— Я теперь, выходит, посвящён в тайну.
— Выходит, так.
— А как она появилась? Или ты тоже не знаешь?
— Почему? Знаю, — Осень вытянула ноги в тонких джинсах. — Старицу нашли случайно. Человек просто работал, проверял качество поиска после смены алгоритма и попал сюда.
— Нашёл уязвимость системы?
— Можно и так сказать. Для этой системы предусмотрена уязвимость. Так же, как для человека — возможность сломать Предел. — Осень сплела пальцы в замок. — Доступ к Старице включён по умолчанию, это одна из основных бонусных опций бытия. Но попадать сюда положено не с помощью простого перебора смыслов, а как-то иначе… И на нас вышли.
— Кто?
— Те, кто администрирует этот сервер.
Алей усмехнулся.
— У меня нет допуска к информации?
— Верно, — без улыбки сказала Осень и добавила: — Я подозреваю, что они подкинули нам код нарочно. Потом они пришли и договорились… В общем, возможность пользоваться Старицей для рабочих надобностей — это своего рода поощрение, которое мы получаем за то, что выделяем ресурсы на борьбу с чужими документами. У Ялика огромная посещаемость, так что это важно. Диффузия параллельных миров в интернете — это проблема и для них тоже.
— Это вселенских админов Иволга консультирует на полевых операциях? — поинтересовался Алей.
— Да. — Осень опустила ресницы и негромко сказала: — На всякий случай… Алей, в случае утечки информации доступ по этому паролю закроют, а с тобой может случиться что-то плохое.
Алей замахал руками.
— Осень! Понимаю, не маленький!
Осень поглядела на него, улыбнулась и вдруг сказала совсем другим голосом, легко и по-женски лукаво:
— Уменьшительное от моего имени будет Сеня. Потому что Ося мне не нравится. А «Ось» — это вообще ужасно.
Скользя взглядом по спискам поисковых запросов, Алей думал об Осени. Она обещала прийти вечером. Поляна сварила борщ и пожарила мясо, сам он пропылесосил ковёр, подмёл в коридоре и принёс апельсинов…
…Апельсины. Собака. Лёнька.
Иня.
Сердце ёкнуло снова.
Алей болезненно зажмурился. Он полночи думал о выходке отчима и об Инее. Никакого толку от этого не было, кроме бессонницы, но даже на время не удавалось выбросить из головы тяжёлые мысли. Алей чувствовал вину — за то, что уговорил мать выйти замуж, за то, что редко навещал её в новом доме, что не разговорил молчуна Иню, не понял сразу, что за человек Шишов… «Понедельник — поздно, — в который раз подумал он, — надо прийти завтра и разобраться с Шишовым», — и в который раз вспомнил: прежде чем выяснять с отчимом отношения, нужно поговорить с матерью. Она придумала себе христианское смирение, вольно ли, вынужденно ли — чтобы выучиться жить с самовлюблённым хамом… теперь «смирялась»: терпела и всячески выгораживала мужа.