— Не знаю, — сказал Камен. — Ну и что служит доказательством?
— Что он действительно умер, — ответил Лесс, и они оба рассмеялись.
— Ну что, полегче стало? — поинтересовался Камен.
— Вроде того.
— Тогда почему бы вам, сэр, не рассказать нам о том, что происходило сегодня вечером?
— Да так, на экскурсию ходили. В Дом-на-Скале. Потом решили поесть чего-нибудь. Ну а дальше сами знаете.
Камен тяжело вздохнул. Лесс разочарованно покачал головой, а потом ударил Тень носком туфли в коленную чашечку. Боль жуткая. После чего Лесс медленно приставил кулак Тени к спине, прямо над правой почкой, а потом еще и резко надавил, и боль в колене показалась Тени легкой разминкой.
Я мощнее любого из них, подумал Тень. Справиться с ними я справлюсь. Но у них при себе пушки; если даже предположить, что ему удастся — каким-то образом — убить или обезвредить обоих, он по-прежнему останется заперт в этой железной конуре с двумя трупами на руках. С другой стороны, у него будет пистолет. Даже два пистолета. Нет.
Лесс старательно избегал контакта с лицом Тени. Никаких следов. И никаких особых методов: только руками и ногами, по коленям и по корпусу. Было больно; Тень сжал в кулаке доллар со Свободой и стал ждать, когда это кончится.
Времени на ожидание ушло немало.
— Мы проведаем вас через пару часов, сэр, — сказал Камен. — Вы поймите. Лессу все это не доставило ровным счетом никакого удовольствия. Мы люди разумные. И как я уже сказал, воюем на правильной стороне. А вот вы как раз — на неправильной. Кстати, может, вам пока поспать немного?
— И в ваших интересах начать относиться к этому делу серьезно, — вставил Лесс.
— Лесс дело говорит, — сказал Камен. — Так что подумайте над этим.
Дверь с грохотом захлопнулась. Интересно, подумал Тень, а свет они выключат? Не выключили: лампочка холодным глазом осталась гореть на потолке. Тень, как смог, перебрался на другой конец комнаты, на желтую пенку, натянул на себя тонкое одеяло и закрыл глаза: держаться ему было не за что, вот разве что за сны.
Шло время.
Ему снова пятнадцать лет, и умирает мама, и все пытается ему сказать что-то очень важное, а он никак не может понять, что именно. Он дернулся во сне, и приступ боли вернул его из полусна в полуявь: он открыл глаза и прищурился.
Под тонким одеялом его била дрожь. Он прикрыл глаза правой рукой, экранируя их от электрического света лампы. Интересно, подумал он, а Среда и все прочие — живы еще? И — на свободе? Будем надеяться, что именно так и есть.
Серебряный доллар холодил ему левую ладонь. Этот холодок он чувствовал постоянно, и сейчас, и когда его били. Он вяло принялся думать о том, почему монета до сих пор не согрелась до температуры его тела. В этом полусне-полуяви серебряная монета, сама идея Свободы, луна и Зоря Полуночная каким-то образом соединились в серебристый луч света, который шел откуда-то из самой глубины небесной, и его понесло вверх по этому лучу, подальше от боли в костях и сердце, и от страха, и — слава богу — обратно в сон…