Он вообще по прибытии в столицу стал тяготиться мною, словно ненужным лишним свидетелем. Боялся, что я начну трепать языком?
Сказать мне, конечно, было что. Мол, и гуляй-город приволокли по моей подсказке, и вперед не стали забегать из-за меня, и порвали бы крымчаки всех в клочья, если бы не стрельцы да немцы Фаренсбаха, а командовал ими тоже я. Много чего я мог наговорить, но ни за что бы не стал.
Жаль, что Воротынский в этом сомневался, опасаясь свидетеля того, о чем он сам с удовольствием бы забыл. Я это чувствовал, а окончательно убедился по той неподдельной радости, которую он испытал, когда услышал от меня, что я собираюсь ставить свой двор, благо, что денег у меня имелось в избытке. Ицхак с блеском провернул еще одну операцию, что я ему посоветовал перед отъездом на Оку. На сей раз с заключением пари — одолеют крымчаки русских или татары вновь дойдут до Москвы со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Доверяя очередному моему «видению», он щедро поставил двойной заклад против одинарного, и пятеро купцов в одночасье лишились семи с половиной тысяч рублей. Полторы — по уговору — стали моими. Плюс оставшаяся половина долга, которую мы еще год назад успели содрать с несчастного англичанина, через несколько дней скончавшегося от угарного газа в одном из каменных подвалов на подворье Английской компании. Плюс процент с тех денег, что он успел занять перед сожжением Москвы.
Словом, в общей сложности я стал обладателем гигантской суммы в три с половиной тысячи рублей. Если быть точным, то к ним надо добавить еще двести одиннадцать рублей, полуполтину, три алтына и две деньги — скрупулезный Ицхак в своих расчетах учитывал каждую полушку. Я не стал полностью выбирать всю сумму у купца — негде хранить. Прихватил лишь эти двести одиннадцать с мелочью, ну там для строительства и на прочие расходы, чтобы округлить оставшееся.
Что до Воротынского, то он объяснил свою радость тем, будто, дескать, по-настоящему убедился в моем решении осесть на Руси. Да и недолго она у него длилась — пока он не вспомнил, что тут уж без моего представления царю не обойтись. Места для подворья на Москве выделяют только по его повелению и там, где он скажет. Касаемо простого люда — не знаю. Скорее всего, обходились как-то иначе, а вот когда речь заходила о фигуре позначительнее, то тут только Иоанн Васильевич.
Однако слово, даденное мне насчет Долгорукого, он помнил хорошо. В этом князь был чем-то похож на Ицхака — если обещал, то выполнит непременно. К тому же, на сей раз, ему никуда не нужно было ехать. Более того, ему даже не пришлось выходить со своего подворья. Андрей Тимофеевич Долгорукий оказался в Москве и самолично заехал к князю в гости.