Ребята веселятся: разговоры, шутки, смех. Все ждут четырех часов — в четыре праздничный вечер, выступление нашей художественной самодеятельности.
Фимочка то и дело хватается за зеркало: хорошо ли выглядит? Он в будние дни все с зеркалом: то зубы осматривает, то глаза и брови, то зачем-то язык, а сегодня и подавно.
Наконец нас везут в клуб — большой и светлый зал. Он сегодня яркий, нарядный, веселый: много цветов и солнца.
Я — в рядах зрителей. Наш худрук никаких талантов у меня не нашел. Рядом со мной Ленька и Ванька. Они тоже «неспособные». Зато все остальные наши — «артисты».
Концерт начался выступлением струнного оркестра. Играли здорово. И Клепиков был там — звякал какими-то железками. Так старался, пыжился, будто был самым главным, а все только и слушали его звяканье. Потом ребята и девчонки пели песни, читали стихи. Особенно хорошо получилась песня «Парень кудрявый» у Лены с Петькой Скрябиным из восьмого класса. Конечно, не то, что у Леонида и Эдит Утесовых, но все-таки…
Фимочка ждал своей очереди спокойно, как всегда, чуть улыбаясь. Пашка — волновался. И понятно почему: впервые отважился прочесть свое стихотворение при таком скопище. Он то и дело подзывал к себе ведущего — белобрысого паренька из «ходячих» — и вдалбливал ему, как глухому:
— Ты меня объявляй: Павел Шиман. Понял? Павел, а не Паша. За Пашу — нос сверну. Понял? Подавай так: Павел Шиман. Элегия «По тебе грущу…» Читает автор!
Паренек, раскрасневшийся, взволнованный не меньше Пашки, кивал усердно.
— Хорошо, хорошо!.. Так и скажу: Павел Шиман.
Но когда пришло Пашкино время, мальчишка вдруг звонко прокричал:
— Папа Шиман исполнит свое стихотворение!..
Грохнул хохот, а у Пашки слезы на глазах, голос дрожит, вот-вот прервется… Еле дотянул свою элегию до конца. Зато у Фимочки все шло как что маслу. Он читал рассказ Зощенко «Аристократка», читал весело, на разные голоса. В зале то и дело вспыхивал дружный смех. Хлопали Фимочке долго и бурно. А он с довольной улыбочкой поглядывал по сторонам. Когда концерт закончился, оказалось, что никому не хочется «расходиться». Мы все, чуть ли не хором, принялись упрашивать Сергея Львовича разрешить еще побыть вместе, и, конечно, он разрешил.
— Тогда и ужинать здесь будете.
— Ура! — крикнул кто-то. — Давайте в почту!
Игра в почту у нас самая любимая. Она для нас все равно, что встреча друзей.
Наши «ходячие» надели почтарские сумки, раздали нам номера, которые каждый прикрепил там, где лучше видно, и началась игра.
Я, конечно, сразу же написал Зойке, поздравил ее с праздником, спросил, почему она не ответила на мою последнюю записку, признался, что мне без ее записок очень грустно. Я долго ждал ответа, но его все не было: наверное, мое «письмо» отдали кому-нибудь другому или затеряли. Я написал еще одно, потом третье — безрезультатно. Может, Зойка не захотела играть? Она однажды сказала, что «почта» — глупая трата времени. Да нет, вон какая оживленная, так и строчит карандашом…