"В конце концов, я же не убиваю её. Так даже лучше: она меня забудет. Всё равно ведь в Чертоги возвращаться. Работа такая… Работа… Да…"
Колонки захрипели Шуфутинским, проглатывая слова и смысл. Старик совсем угомонился, тяжело вздохнул и спрятал лицо в спутанных космах. Официантка скользнула к столу и поставила с разноса жаркое с вилкой и хлебом.
Вета вернулась и снова села с краю, подтянув ближе остывший чай. Бертран кивнул на ароматно дымящуюся тарелку:
— Жарким моим не побрезгуешь? Всё равно я твой салат съел…
Девушка покачала головой, улыбнулась краешком губ и молча принялась за поздний ужин: голод взял своё. Седой командир заказал ещё и разлил остатки водки по стопкам.
— Итак, что мы имеем… Марк выпустил бога в свою смену, чтобы тот стал человеком, чтобы убить его и забрать силу. Так? Так. А богу-то это всё зачем, если он не рвался к трону?
— Он же старик… — устало пробасил Олег. — А что нужно старикам? Дети, конечно же, внуки… Этим Марк его и купил…
— А что нужно Марку?
— Мировой трон. И божья сила, чтоб его удержать.
Бертран грустно усмехнулся:
— Ничего у него не выйдет…
— Почему? — оживился Мартин.
— Заратустра изложил шесть способов убийства бога и доказал их. А седьмым, подобно Канту, доказал, что все они невозможны, кроме седьмого, последнего. И в трактате он был на последней странице…
— Ты знаешь, кто её выгвал?!
— …Макджи… Он сам рассказал мне об этом. Не спрашивайте, способ он унёс в могилу, вы же знали, каким он был.
— За это Магк его и убил… а потом остальных… Поэтому и смены его избежал. Эх, не миновать Стагику смегти, кабы Гегхагдт ключицу не сломал! Макджи, навегняка, пришёл слишком гано и спугнул: Магк не успел сказать заклинание и ему пгишлось сгрочно возвгащать Стагика в Чегтоги.
— С чего ты взял? Как можно убить кардинала? — нахмурился Бертран.
— Он сделал самое страшное. Он изъял их всех из этого мига, бгат…
Валентин, которого надо полагать, давно разбирало, дождался, пока все замолчат, и повернулся к здоровяку:
— Олег, погоди… Я чёт не понял тут про сына-отца… Отца-сына…
Кардинал одарил вора взглядом, каким дарят шизофреников и безнадёжно слабоумных, и тяжело вздохнул:
— Вот твой отец… Напротив сидит. Его ты по башке кирпичом огрел. Полубог ты. И дурак…
Валентин обиженно засопел, уставившись на Сатурна, как баран на новые ворота. Фыркнул, ненатурально заржал, показывая жёлтые зубы, но, видя, что никто не улыбается, угрюмо смолк и набычился.
— И чё он тогда меня бросил? И мать тоже… Слышь, бомж? Чё молчишь да пялишься?
— Да обманули его, обманули. Сказали, что мир обрушит, если останется. А потом ты ему память отшиб. Вот сыграешь на флейте, всё вернётся на круги своя, и память его тоже. Глядишь, узнАет ещё.