— Опасно призывать Силу тому, кто ей не служит, — сказала Матахри. — Да еще с боевого артефакта. Даром этакое безрассудство никогда не проходит. Изначальную Силу легко инициировать, зато усмирить вовсе непросто. Захочешь и не сумеешь. Пожелаешь пожар остановить и не сможешь.
Молчу. Помнила я тот день, такое захочешь забыть да не сможешь. Но помнила не все, а как бы частями, урывками. Словно цельную когда-то картинку разорвали на клочки и перемешали, поди разбери, где там какой. Помню только, что не сумела я сама Матахри прогнать… и если бы не Верховный, она бы меня схватила. Но…
— Нданна Матахри, — говорю, — так что же, получается, это я свой собственный предел спалила?
Смотрит на меня, взгляд нехороший. Соврать ей, понятно, очень хочется. Чтоб зацепить побольнее. Но удержалась все-таки от низости, Тьма ее знает почему…
— Сама я не видела, — говорит. — Но похоже на то. Я там побывала потом, тайно, разумеется. Тьма сжигает иначе. И сама посуди, зачем мне было стараться? Не настолько я Силой богата, чтобы расплескивать ее на что попало…
Молчу. Тошно до потери сознания. Выходит, не Матахри мой дом сожгла, а я сама не совладала с выпущенным мною же огнем. Не ведала, что творила? Все так, но это утешение слабое.
— Ладно, — приговорил мастер Амельсу. — Все это кудрявая поэзия. А суровая проза жизни в том, что из тебя мечник, — он ткнул в меня пальцем, — как из меня танцовщица с во-от такой попкой! — он проделал руками волнообразное движение, Матахри хихикнула.
— Тебя Храм признал, — сказал Амельсу напоследок. — Тебе другое служение предстоит. А фламами махать, на это мы есть.
Он прошел в дверь, постаравшись при том недобро пихнуть сидевшую на пороге Матахри. Любить ее, конечно, ему было незачем. Но мне не понравилось, как он толкнул ее. Пинать с размаху не стал, всё так, но совсем не трогать, на это благородства не хватило…
— Он прав, — сказала ему вслед Матахри, потирая пострадавшее плечо. — Прав… Ты уж не обижайся.
Она сунула ладони под мышки, съежилась. Ее снова лихорадило.
— Зачем пришла? — спрашиваю хмуро. — Тебе лежать надо!
Она пожала плечами:
— Тебя понять хочу. Странная ты. Интересная. Храм, говорят, признал тебя. Без Посвящения, до срока. Удивительное дело. Эх, жаль, не успела я тогда тебя с собой увести… Упустила. И вот результат, — она мелко захихикала, но хихиканье довольно скоро переросло в жестокий кашель.
Крепко же простыла она тогда, в дождливую ночь перед Храмом!
— Все равно, — сказала я упрямо. — Не стала бы я служить Вершине Тьмы! Даже если бы она признала меня, как признала Вершина Света…