Он не был похож на их отца. Во всяком случае, куда меньше, чем Дени. Однако его губы, которым явно было непросто растянуться в улыбке, позволяли узнать в нем члена рода Сансе. Похожее выражение частенько можно было видеть на физиономии Кантора. Глаза у него были карие, волосы – каштановые, не длинные, но и не короткие. Он выглядел погруженным в себя, несколько неуклюжим и одновременно дерзким – как же, ведь он старший! Она все больше узнавала его.
Легонькая, как стрекоза, его дочь выпорхнула из гостиной – наверное, торопилась оповестить остальных домочадцев о столь важном событии.
– Скажи мне, Жосслен…
Сама того не желая, она обратилась к нему на «ты». Она не сумела побороть естественно возникшего желания, чтобы этот незнакомец соизволил удовлетворить ее любопытство, как бывало когда-то…
– Скажи мне, Жосслен, у кого – у нашего отца или у матери – были светлые глаза?
– У матери, – последовал ответ.
Он поднялся, подошел к письменному столу и, взяв с него две картины в деревянных рамках, показал их Анжелике. То были портреты барона и баронессы де Сансе.
– Портреты кисти Гонтрана. Я захватил их с собой.
Он прислонил картины к вазе с цветами, стоявшей на низком столике. Сходство с оригиналами было потрясающим. Это и впрямь барон Арман в своей широкой, чуть примятой шляпе, и баронесса в неизменном капоре. Анжелика призналась, что, к своему стыду, не помнит, как звали мать.
Жосслен прищурился, пытаясь вспомнить.
– Аделина! – раздался тоненький голосок Онорины, которая, войдя, застыла посреди гостиной.
– Верно, Аделина! Ребенок прав!
– Помню, ей называл имя нашей матери Молине, когда навещал нас в Квебеке.
Из-за двери донеслись торопливые шаги и возбужденные голоса.
Жена Жосслена походила на свою сестру, мадам Веррьер. Как и та, она была красивой, крепко стоящей на обеих ногах и в то же время радушной дочерью Канады, уже во втором поколении. Она родилась на этой земле и привыкла делить с мужчинами все опасности и радоваться вместе с ними успехам. При всем ее воодушевлении в ней чувствовалась хозяйская хватка. Еще не дойдя до дома, Анжелика поняла, что именно она держит все здесь в руках. Несомненно, у нее просто не было иного выбора, ибо ее супруг, как видно, мало интересовался хозяйством и коммерцией. Бриджит-Люсия глядела на него с обожанием и, должно быть, относилась к нему как к одному из своих детей, которые – а их было много, возрастом от четырех до двадцати лет, – видимо, пошли живостью характера в нее, а не в отца.
– Ты бы все-таки мог чиркнуть нам весточку! – упрекнула Анжелика брата, стоило им остаться с глазу на глаз.