Царь был далеко и от Петрограда, и от фронта: в своей ставке верховного главнокомандующего. Полководцем он был в лучшем случае на уровне полковника. Но должен был играть роль фельдмаршала, потому что других авторитетов не было: старики-генералы были тотально импотентны и грызлись между собой; братья, дяди и племянники — великие князья в генеральских чинах — погрязли в сварах. Энергичных молодых генералов, которым не под семьдесят, а хотя бы под пятьдесят, и которые годились на роль диктатора (это было единственное, что в такой ситуации могло спасти страну), согласно исконной российской традиции, третировали как мальчишек, пока не разразилась катастрофа.
«Когда тонешь, хватаешься за змею», — сказал как-то турецкий султан, когда придворные выразили удивление его сближению со злейшим врагом Турции — Россией. Царь поступил точно так же: забросанный паническими телеграммами из Петрограда, он пригласил к себе в ставку на совет ненавистных ему лидеров Госдумы (разумеется, законопослушных, но плативших монарху такой же неприязнью).
Лидеры вознамерились стать реальным правительством (вместо впавшего в прострацию царского). Хотя для этого не было ни субъективных, ни объективных оснований. Все думцы всегда могли только вести дискуссии, а не управлять страной. Кроме того, повторяем, обстановка была такова, как если бы лошади понесли — тут удержать вожжи мог только умный волевой диктатор. Но уж очень привлекательны министерские посты. Для этого надо было всего ничего: уговорить царя отречься от престола в пользу несовершеннолетнего сына — и регентствовать вволю. Поэтому акт об отречении (равносильный самоубийству в такой стране, как Россия) казался пустой бумажкой. Но возникло опасение, что такая явная фикция лишь подольет масла в огонь, и самоубийственная идея отречения, уже ставшая популярной, заменила сына императора — младшим братом. Брат отказался, и возникла ситуация декабря 1825 года: «свято место» оказалось пустым. И в феврале 1917 года произошел уже не путч, а революция. Монархию сменила анархия. Временное правительство, наспех созданное Госдумой, не имело ни авторитета, но политической воли, ни самой политики. Страна и фронт повисли на ниточке инерции, которая, как известно, всегда и во всех случаях быстро иссякает.
Такое правительство, какое появилось, могло выставить только два лозунга.
• Удерживать фронт; мало того, помочь союзникам усилением активности на нем (а это значит новые миллионы убитых и раненых).
• Отложить все злободневные вопросы (и прежде всего вопрос о земле, половина которой была в руках горстки помещиков) до конца войны, до победы.