Реальность - глухота и неразличение.
Что расскажешь о Востоке? Непривычная страна. Там совсем другие боги и другие имена. Там горянки… Что?! Наконец-то! Появились-таки! Ну, что там дальше?
…Там горянки величавы и пугливы, как стрижи, но глаза глядят лукаво через сетку паранджи.
Ого! Есть контакт? Соловей находит розу? Любовь перешагивает через кровь? Сейчас наш парень себя покажет. Не устоит горянка…
И верно: вот в воображении воина ее монолог:
- Как взглянула я на шурави, так в душе запели соловьи, позабыла стыд и шариат, говорю: «Пойдем со мной, солдат. Пусть ты необрезанный кяфир, только для тебя устрою пир, спать тебя с собою положу и сниму не только паранджу…»
Знаете, плохо дело. Это ведь пострашней оскорбление, чем «от бревна не отличу». Вложить такое в уста горянки…
Разумеется, песенка - шуточная. Но дело не в этом. Дело в том, что состоит она (и все это любовное свидание) из выдуманных, вычитанных, взятых напрокат сведений. А если и просвечивает сквозь этот дурной карнавал реальность, то она сама в данном поэтическом воображении -дурной карнавал. Слушайте. Горянка продолжает:
- Глупый, неразумный шурави, ты минуты радости лови: знаю я, в горах сидит душман, против русских точит ятаган…
Наверное, именно эту песню сопровождали при записи скрежещущие звуки затачиваемого ножа, извлекаемые корешами из каких-то подвернувшихся под руку железяк, да страстные женские вздохи, которые умело выдавал случившийся рядом замечательный военврач…
Когда реальность ворвется в сказку, военврач услышит совсем другую историю - ее в полубреду вспомнит распластанный на операционном столе солдат:
Звали женщину ту Махтуба,
Да не женщина - просто девчонка.
Как тростинка, тонка и слаба,
Ты тащила меня по воронкам,
А потом, разорвав паранджу,
Бинтовала горящие раны.
В кишлаке под названьем Анджу
На колонном пути к Бадахшану.
Как ты выжила в этом аду?
Как прошла через минное поле? -
Я все спрашивал в зыбком бреду.
Ты качала в ответ головою…
Оказывается, и паранджу можно срывать с разной целью.
Но самое пронзительное дальше:
…Помню родичей стайку твоих,
К небу тянущих смуглые руки,
Ты сказала одно: «шурави», -
И они замолчали в испуге…
Я не помню почти ее глаз,
Что запомнишь в бредовом тумане?
Может, кто-то другой меня спас?
Может, вычитал в старом романе?
Нет, вот это как раз не вычитано. Вычитано - про то, как «душман точит ятаган». А тут - правда. Страшная правда. Если вы читали «Цинковых мальчиков» Светланы Алексиевич, то можете предположить, чем эта история грозит обернуться для Махтубы, пожалевшей русского захватчика: по всем законам шариата, о которых мы только и знаем, что это «мура», и по всем правилам современной хирургии - ей аккуратно отнимут кисти рук. Можно обозначить эту ситуацию бирочками: