Трудно – понимаю, демократические кандалы шагнуть не дают. Куда ж нам без «Либерте, эгалите, фратирнете»?
Если же «посмотреть с холодным рассудком вокруг», очень даже понятно – куда. Тем более – зачем.
Император видел, что Доджсон не по обстановке занервничал. А что, казалось бы, такого произошло? Ну, орденком его почтил, все иностранные лидеры постоянно друг друга чем-нибудь да награждают. Другое дело – никто, наверное, так вот грубовато не намекал… Да ничего, переживёт, одумается, когда хмель выветрится.
– Садись, садись, – указал рукой президенту на кресло Олег Константинович. – Шампанское – мы просто так выпили. По традиции. Сейчас Миллер нам чего-нибудь лучше принесёт…
Никто на свете не поверил бы, что американский президент, что называется, поплыл под психологическим натиском русского царя. При условии, что кому-нибудь на свете вообще позволили бы наблюдать подобную картину. Кроме адъютантов и камердинеров, естественно.
Император закурил свою обычную папиросу, трезвый что в алкогольном понимании, что в эмоциональном. Обратился к президенту, совершившему самую большую ошибку в своей жизни, попытавшись с Олегом Константиновичем разговаривать, как с каким-нибудь Каверзневым или Паттон-Фантон-де Вирайоном[119]!
Прикиньте разницу. Одному – в двадцать лет поступить в самый престижный университет САСШ, имея за спиной родителей-миллионеров, два колледжа, чудесный жизненный опыт бонвивана, где и недельная поездка в Париж «по девочкам» мало отличалась от «простой» выпивки в кампусе с однокурсницами. Легкая и приятная жизнь. Президентом далеко не каждый станет, но правительственным чиновником или адвокатом с не меньшим заработком – гарантированно.
Другому, пусть и урождённому Великому князю – с десяти лет воспитываться в обычном кадетском корпусе, где никого не интересует твоё происхождение. Выживешь – молодец! Сломаешься – даже ротный воспитатель за тебя не ответит. «Не потянул парень» – и всё на этом.
Потом, в девятнадцать – три года самого тяжелого в России военного училища – Николаевского кавалерийского.
Кто не знает, как весь первый семестр кожа с бёдер и голеней до мяса стирается, а в седло каждый день садиться надо, хоть умри, – тот ничего не знает. И в двадцать два – погоны корнета. Служи, куда пошлют.
Никого твои весьма относительные шансы на опереточную должность Местоблюстителя не интересуют. Почти двадцать следующих лет и оттарабанил, только в Уссурийской тайге – четыре!
И вот напротив этого, битого-перебитого, почём фунт лиха – до копейки знающего человека – целый президент. И даже – великой державы. Спокойный, сытый,