— Господи, как же мне отвратительно…
— Не бойся. Это самая обыкновенная возвратная лихорадка, ты подхватил ее в Новой Испании.
Эрнандо дернулся, пытаясь помотать головой.
— О нет… Это проклятие Камаштли. Оно действует. Там, на побережье Веракруса, я обокрал тебя и вместе с камнем взял на себя беду.
— Глупости. Я тоже прикасался к камню и шарил среди мертвых костей, но, как видишь, остался здоров.
— Проклятие индейского бога не делится на двоих.
— Не думай об этом. У тебя доброкачественная трехдневная лихорадка. От нее не умирают.
Ланда тусклым взглядом посмотрел куда-то сквозь Питера.
— Ты лжешь.
— Нет.
— Лжешь, чтобы меня утешить. Отойди, я не хочу видеть твое лживое лицо.
Баррет перебрался на корму, подобрал там весло и попытался грести, пить от этого захотелось сильнее. Озноб у Ланды все усиливался.
— Тошнит. Помоги мне приподняться.
— Не мучайся зря, блюй прямо там, где лежишь. В тряпку. Пусть тебе прочистит желудок.
— Я умру.
— Нет, это кризис. Скоро тебе полегчает.
На самом деле испанец уже изменился до неузнаваемости. Кожа посерела, щеки запали.
«Сколько он еще протянет?»
Больной метался, от этих беспорядочных толчков лодка опасно раскачивалась. Баррет подошел поближе и сел рядом, не обращая внимания на нечистоты.
— Придержу тебя, чтобы ты не бился.
Ланда затих ненадолго, потом открыл глаза. Муть лихорадки плавала в них словно обрывки тумана.
— Жить хочу, — тихо сказал он. — Как угодно, хоть лежа на брюхе, только жить. Не дай мне умереть, Баррет.
— Что я могу сделать для тебя?
— Возьми камень и немедленно выброси за борт. Тогда я сумею выздороветь.
Питер в душе ужаснулся, вспомнив судьбу проданного изумруда. Лихорадка иногда сопровождалась безумием. Испанец, без сомнения, находился во власти воображаемых событий.
— Камень остался в Картахене. Ты не помнишь об этом?
— Нет! Здесь, у меня под рубашкой, он жжет мне ребра и душу.
«Беднягу сильно рвало, он весь в испарине, — подумал Баррет. — От этого теряют воду. Если мы не доберемся до какого-нибудь острова через день, Эрнандо умрет от потери влаги, даже если очередной приступ горячки сойдет на нет».
— Забери изумруд!
— Ты же продал его ювелиру… за те самые деньги, которые ты закопал на пустыре под Картахеной.
— Я обманул тебя, Питер. Ювелир разделил камень на две части и купил меньшую. Ограненная половина со мною. Он на шее, в ладанке… Только не бей меня, не надо, я и так скоро сдохну. И не трогай самоцвет пальцами, возьми его тряпкой. Тогда, может быть, проклятие тебя не коснется.
— Ах ты, мерзавец несчастный…
— Скорее уж покойник.
Питер сунул руку под чужую рубашку, кожа Ланды была очень горячей. Изумруд оказался на месте — в мешочке на шее. Баррет отрезал от плаща лоскут и, прихватив им, рассмотрел драгоценность как следует.