- Куда, куда полезли? Иль глазами не видите?
- Застрелю! - кричал высокий, с веселым лицом солдат.
- Застрелишь - отвечать будешь,- заметил кто-то из бойких.
- Не лезь! Мужиков, что ли, не видела?
Нет преграды для взглядов: глядели друг на друга с одной стороны и с другой, где была воля, вольная земля вот этих людей, в глазах которых тлели скорбь, жалость и слезы перед чужой скорбью по потерянной земле.
Кирьян встретился глазами с молодым поляком. Мягкое широковатое лицо, голубые глаза тенила печаль.
Он было отвел взгляд и снова встретился с глазами Кирьяна, который стоял на откосе: не подходил близко, чтоб не в упор смотреть, а пошире. Так он видел, как мимо охраны пробегали к вагонам женщины и подавали полякам сало, хлеб, вареную картошку.
- Пасибо... Пасибо,- говорили поляки и улыбались растерянно: грустно было, что так их жалели. Жалели женщины. Молодые среди них были и красивые. Уйдут они в свои звенящие поля, манившие стогами ржи. Все так близко и недоступно, и неизвестно, когда разлученный войною откроется им берег родимый, никто не знает.
К поляку, на которого глядел Кирьян, подбежала Катя с хлебом и салом, завернутым в холстинку. Протянула узелок. Поляк вздрогнул и даже отступил от края.
Узелок взяли товарищи его. А он глядел на Катю и вдруг приблизился к ней, потянулся руками. Упал на колени перед ней на самом краю, за который нельзя ступить - нельзя домой, и нет дома, матери, невесты, ничего нет...
Так чем же жить? Что еще осталось? Кому молиться и верить?
Эшелон тронулся, а поляк все стоял на коленях. Глядел на Катю. Она подняла высоко руку, помахала ему, улыбнулась, как посветила ему в нелегком пути... Не все потеряно, пока есть людское, не все потеряно.
- Катя!.. Катя! - закричал Кирьян.
Едва она успела сойти с путей, как затряслась земля, загрохотал встречный эшелон, из-под которого вихрилась пыль и что-то свистело.
На открытых платформах горбились зачехленные танки, а в вагонах, опершись о перекладины в раскрытых дверях, стояли солдаты.
- Мама!.. Мама! - закричали из эшелона.
На опустевшие пути выбежала женщина - та, которая по письму ждала сына.
- Сынок!
Так и не увидела его, а только голос его услышала, Она стояла на путях, клонилась вслед. И вот далеко уже эшелон - слился в черное пятно.
* * *
Скорее домой, в тишину лесную, с этой встревожившей всех станции.
Никита размахивал плетью и хлестал коня, как врытый стоял в телеге.
- А ну, милый, давай рви, мать честная! - кричал он коню, который с раскосмаченной гривой скалился в ярости.
Успокоились, пошли шагом, когда за далью потонула станция, а впереди всколыхнулись раззноенные луга с парящими ястребами. Током воздуха ястребов заносило ввысь, и казалось, они обессилели, устали в этой жаре.