- А что? По-вашему, я уже не могу ни за кого выйти замуж?
- Только за укротителя, - сказал Коля.
Тьфу, черт возьми!
Я вышла и хлопнула дверью.
Молока бы выпить, что ли. Я открыла холодильник. Он был пустой и обросший, с одной-единственной увядшей редиской на второй полке. Не холодильник, а склеп. Никакого молока, разумеется, нет и в помине. А утром было. "Спороли", как говорила покойная няня.
...Нет, хватит с меня этого, хватит, думала я, расчесывая волосы и со злобы выдирая целые пучки. Не могут два молодых идиота сами о себе позаботиться, не говоря уж о матери... Подумаешь, "лапу"! Лижутся, а мать голодная. Надоело все, надоело... И эти волосы дурацкие, ни два ни полтора; полудлинные, неухоженные... А сколько седых появилось! И все на каких-то нелепых местах, например, за ушами, не то что у людей, те благородно седеют - с висков... Глупо седею, бездарно. А эти самодельные букольки на лбу! Сама, старая дура, на бигуди закручивала. Спать больно, плохо...
...Не буду им готовить обед, пусть сами о себе заботятся...
А с волосами этими что-то нужно делать. Остричься, что ли? Жалко... Уже года три, как отращиваю, столько трудов пропадет... Нет, хватит, остригусь. "Остригусь и начну" - так говорил мой папа. Беспокойно жил мой папа, до самой смерти все хотел "начать"... "Остригусь и начну"...
- Я ухожу, - сказала я мальчикам.
- Куда? - спросил Костя.
- Замуж, - ответил Коля.
2
А улица была прекрасная, вся в свежих каплях недавнего дождя. Листья на липах - светлые, новенькие, отлакированные, и поливальная машина катилась, сияя радугой, зачем-то поливая уже мокрый асфальт. Я купила мороженое и шла, покусывая твердую, украшенную розой верхушку. Зубы тихонечко ныли, но мне было хорошо так обедать - на ходу, мороженым. Что-то студенческое.
Ноги еще легки, весенний день еще длинен, люди идут, торопятся, много хорошеньких, остригусь и начну.
А вот и парикмахерская. В огромной витрине - фотографии девушек в масштабе три к одному, каждая натужно бережет прическу. Надпись: "Здесь производятся все виды обслуживания в порядке общей очереди".
Идти так идти. Я потянула высокую тяжелую дверь с вертикальной надписью: "К себе". Внутри пахло сладким одеколоном, паленым волосом и еще чем-то противным. Сидело и стояло десятка два женщин.
У, какая очередь! Может, уйти? Нет, решено, выстою.
Я спросила:
- Кто последний?
Несколько голов повернулось ко мне и не ответило.
- Скажите, пожалуйста, кто последний?
- Здесь последних нет, - сострила черномазенькая с задорным зубом.
- Крайнюю ищете, гражданочка? - спросила пожилая, в голубых носочках, с седоватой мочалкой на голове. - Крайняя будто за мной занимала, да ушла.