— Странно как, — говорю чуть слышно, почти себе под нос. — Он так далеко, а чувство такое, точно прямо в груди у тебя разговаривает!
Внутри меня что-то происходит. Чувствую — внутренности вновь слегка сводит. Понятия не имею, что происходит, от этого становится очень тревожно, и я просто не выдерживаю — протягиваю руку и кладу ладонь на рубашку Окабе, ощущаю сквозь ткань тепло его предплечья. Хочу прикоснуться к его коже. Хочу, чтоб прекратилось это сжатие внутри. Хочу… нет. Не хочу, чтоб оно прекращалось. Мне не нравится шум внутри, порожденный голосами внутренней связи, но в то же время мне чудовищно их не хватает. Что происходит?
— Иногда, если проводимость хорошая, звук даже громче, чем от раций, которые гораздо ближе. Хоккайдо — он очень удачно расположен, так что если все нормально идет, звуковые волны иногда очень далеко разносятся. И тогда если парень с Хоккайдо в эфир выходит, спрашивает, хочет ли кто поговорить, его все — понимаешь, вообще все — вокруг слышат. Вот и получается — все вокруг разом отвечают, типа «Токио на связи!», «Чиба Бозо на связи!» — ну, в таком духе.
Чиба Бозо? Клоун Чиба?.. А, не Бозо — город Босе!
— Поймать можно только очень сильные сигналы. И если тот водитель с Хоккайдо снова в эфир выйдет и скажет: «Токио, прием, говорите!» — ну, тогда куча народу из Токио разом ответит, а уловить опять-таки можно будет только самые сильные сигналы, как и вначале.
У меня внутри словно что-то кружится. Может, это оттого, что едем мы по горной дороге, извилистой, полной крутых поворотов. Окабе убирает с руля одну руку, легонько накрывает ею мою. Я закрываю глаза, но увиденное, надежно впечатавшееся в память, всплывает перед сомкнутыми веками: долгие лучи придорожных фонарей, возникающих и исчезающих через одинаковые промежутки времени; белые фары машин, движущихся нам навстречу; красные задние фонари впереди идущих автомобилей — и все они подрагивают почти что в такт непрестанным поворотам дороги. Потом — за краткий миг, за крошечную долю секунды — ощущение его руки на моей, его слова, состояние, в котором я пребываю, огни, что я успела увидеть, вибрации — все переплетается, соединяется в единое, неразрывное целое.
— Вся штука в том, что самые сильные сигналы всегда верх берут, понимаешь?
Я — в месте, расположенном в сердце пустоты. У меня больше нет никакой формы.
— И сколько случаев было, когда сразу и не определишь…
Слова, картины, ощущения ложатся друг на друга подобно слоям плотной ткани. Все они — части меня. Видеть и слышать, прикасаться и чувствовать прикосновения — как все смешалось, как сходно стало одно с другим! Достаточно близко? Достаточно сильно?