Тот взорвался пузырями, забарахтался, потом собрался и заторопился вверх — к воздуху, солнцу, к мучительной гибели от декомпрессии. Но что-то держало его за ногу. Все же заговор?! Второй лягнул вслепую — тиски не разжимались… Дыхание кончалось. И вдруг в пустоте перед ним возник его напарник.
Оторвал от себя струящийся кислородом патрубок и протянул ему.
Вверх поднимались медленно, с остановками.
Дышали по очереди.
Гид так и не всплыл.
— Герой. Назовем в его честь улицу? — спросил второй.
— Давай лучше авианосец, — предложил первый.
— Тогда уж подводную лодку, — возразил второй. — Нет, я серьезно, авианосцы все расписаны на двадцать лет вперед, там очередь как на канонизацию.
Помолчали.
— А я ведь думал, мне все, конец. Ты когда меня за ногу схватил, — признался второй.
— Ты всерьез, что ли? — засмеялся первый. — Да сдалось мне это все! Сам разгребай!
— А знаешь, — второй хитро улыбнулся. — Мы пока поднимались, я слоган придумал. Со смыслом. «Второе дыхание».
— Под такое проголосуют, — оценил первый. — Точно проголосуют.
— Ну, проголосуют-то в любом случае, — сказал второй. — Но просто хочется, чтобы красиво было.
И хотя впереди еще было немало формальностей, именно в этот исторический момент второй снова стал первым, а первый — вторым.
— Ты это… Если что, потом опять поменяемся, — ободряюще подмигнул первый.
Взял в руки рацию и передал на яхту:
— Готовимся к отплытию. Каникулы закончены. Возвращаюсь.
Иван Николаевич Антонов мечтал когда-нибудь побывать в Париже.
Антонов очень любил Францию.
Русскому человеку вообще свойственно любить Францию, это он еще у советского человека унаследовал. Проведи сейчас на улице опрос — по какой из европейских стран надлежит немедленно нанести ядерный удар — Франция, наверное, единственная уцелеет. К Франции ни у кого нет претензий. Как-то простил ей русский человек Наполеона, хотя вот шведам рассчитывать на пощаду не стоит: кто-нибудь да припомнит куда более раннюю русско-шведскую войну. Осадочек остался.
Дело, наверное, в том, что Франция во все времена была для русского человека совершенной утопией, волшебной страной, где все не так, как на родине. Где изысканно и вежливо. Где соблазнительно и страстно. Где стильно и вкусно. Где свободно. И Джо Дассен.
С того момента, как у Ивана Николаевича появился собственный рабочий кабинет, над креслом прочно обосновались две фотографии: Бельмондо с револьвером и Эйфелева башня весною в довольно непохабном для Владивостока черно-белом исполнении.
И потом эти две фотографии в золоченых рамках мигрировали вместе за своим хозяином из кабинета в кабинет, из офиса над сауной — в офис в загородной крепости, оттуда — в офис в стеклянном бизнес-центре на территории порта, а оттуда уже — в офис в новом здании администрации губернатора Приморья. Там у них появился новый сосед — фотопортрет Президента. Но Президента Иван Николаевич так повесил, по долгу службы, а вот Бельмондо — по велению сердца.