Трактирщик любезно улыбнулся Хайде.
— Не стоит так расстраиваться. Его нипочем не узнать… Подождите, я покажу вам.
Преображение было поразительным. Я точно не узнал бы в этом неотесанном подсобнике с кухни умного, бойкого парня, совершившего побег из Фресне. Его черные волосы теперь стали неприятно рыжими; над гладкой верхней губой появились густые усы; массивные очки разрезали лицо надвое. На нем были неуклюжие башмаки и не доходившие до щиколоток брюки.
— Ну, как? — гордо спросил трактирщик.
— Отвратительно, — ответил Хайде. — Его нужно было отправить к чертовой матери из Парижа.
— Это легче сказать, чем сделать, мой друг.
— Послушайте, — сказал Порта, внезапно обнажив волосатое запястье и взглянув на часы. — А где остальные?
— Бог его знает, — ответил Хайде, жадно ухватясь за возможность вновь разразиться мрачной тирадой. — Им вообще не следовало уходить. Слоняться по Парижу, когда весь город кишит гестаповцами. Может быть, их уже допрашивают…
— Не волнуйся, — сказал с усмешкой Барселона, — Легионер знает Париж, как свои пять пальцев; кроме того, с ними Гюнтер. Его лицо — само по себе пропуск. Даже у гестаповцев не хватит духу остановить Гюнтера.
— Много ты знаешь, — злобно ответил Хайде.
Другие посетители требовали внимания трактирщика. Кое-кто из самых горластых хотел песни; хозяин грузно вышел на середину зала, лучась жиром и доброжелательством, и приготовился исполнить их желание. Под аккомпанемент Порты со старой скрипкой и девушки с аккордеоном он запрокинул голову и завел громким тенором песню, восхваляющую Париж. Голос его был довольно приятным, к тому же большинство из нас немало выпило. Даже Хайде настолько забылся, что несколько раз подтянул. Вскоре бистро заполнилось шумом. Толстая кухарка-негритянка Жанетта (мы знали, что она активная участница Сопротивления) стояла, крича и хлопая, в дверях кухни. Ноги топали в унисон, на столах подскакивали стаканы и столовые приборы.
Для всех явилось потрясением, когда с полчаса спустя дверь распахнулась от удара ногой, и мы увидели в полумраке поблескивающие значки полиции вермахта[127]. Полицейские ворвались с обычной грубостью, громко топая и держа в руках пистолеты. Атмосфера мгновенно изменилась. Жанетта быстро скрылась в кухне, и мы услышали шум лихорадочной деятельности, звякали тарелки, из кранов хлестала вода. Остальные внезапно притихли. Люди уткнулись в стаканы, живо заинтересовались своими ногтями или открытыми участками пола. Случайно поймав чей-то взгляд, ты видел в нем только страх, подозрительность, ненависть, и вы оба смущенно отворачивались. Порта угрюмо стоял, держа в руке опущенную скрипку. Девушка с аккордеоном поспешно удрала в дальний угол, словно внезапно оказавшийся на свету паук.