— Поддельные, — сурово сказал штабс-фельдфебель. — Мы разыскиваем тебя уже два месяца. Теперь, когда нашли, сможем продемонстрировать в подробностях, как обращаемся с дезертирами… Ты не мог обойтись без помощи. Кто тебе помогал?
Думаю, он не ждал ответа. И думающее так же большинство посетителей поразилось, когда одна из девушек за столом вскочила и взяла на себя эту честь.
— Она что, спятила? — прошептал Малыш как всегда громко.
Малиновски повернулся и воззрился на нас. Барселона сильно пнул Малыша в голень, а Хайде гневно зашипел сквозь зубы. Было не то время, чтобы провоцировать полицейского штабс-фельдфебеля.
Наше предостережение запоздало. Малиновски обладал каким-то чутьем, и оно подсказало ему, что в этом бистро можно найти еще что-то, кроме жалкого дезертира с подружкой, и, оставив двух людей надеть на них наручники, повел остальных с собой. Я догадался, что замечание Малыша и наша немедленная реакция подвигла штабс-фельдфебеля на дальнейший обыск, который мог продолжаться всю ночь, если бы у него разыгралась мстительность. Было известно, что Малиновски ненавидел фронтовиков; говорили, что два дня назад он арестовал награжденного Железным крестом обер-лейтенанта.
— Вот и все, — угрюмо пробормотал Хайде. — Я говорил, что это случится. И все из-за какого-то треклятого еврея!
— Думаю, нам нужно еще раз обыскать кухню, — сказал Малиновски.
Трактирщик обеспокоенно подошел к нему и бурно запротестовал, упоминая выкипевший суп и испорченные ужины, но Малиновски с легкой улыбкой оттолкнул его с дороги.
— Это важнее выкипевшего супа.
— Но мои посетители…
Тут появились еще посетители. Все машинально повернулись к двери. Сперва показалось, что первый вошедший надел на голову прозрачный дамский чулок, чудовищно искажающий черты лица. При более пристальном внимании обнаружилось, что черт лица у него нет. Глаза представляли собой щелочки, нос — чуть больше, чем два небольших углубления, рот — зияющее отверстие с бахромчатыми краями. Бровей не было, цвет кожи был крапчато-фиолетовым. С шеи, которую поддерживал жесткий кожаный ошейник, свисал Рыцарский крест.
— Ну? — произнес Гюнтер своим уродливым ртом. — Разучился отдавать честь, штабс-фельдфебель?
Малиновски щелкнул каблуками и медленно поднес правую руку ко лбу. Больше ничего ему не оставалось. Пусть он был штабс-фельдфебелем Малиновски, пусть тоже кавалером Рыцарского креста[129], но солдат с такой обезображенной внешностью, как у Гюнтера, мог предъявлять любые требования. Если б Гюнтер решил застрелить Малиновски и потом заявить, что тот оскорбил его, никто не поколебался бы полностью оправдать его поступок.