«Глебка, — прикинул я в уме, — это совсем не то».
— Нет, уж лучше будь Глебом.
И мы засмеялись.
Оказалось, что Глеб знает многие марки машин. «Шевроле», «Форд», «Мерседес», «Фиат», «Опель», «Шкода», «Паккард» — названия так и сыпались.
— А к нам во двор тоже приезжала одна спортивная машина. Похожа на эту, — сказал я.
— Голубая? — спросил он.
— Ага!
— «Феррари».
— Точно! — удивился я.
— Я видел. Она тоже у «Интуриста» стояла. А к вам она зачем приезжала?
— Она приезжала к Шинкареву. Он городским прокурором работает.
— Ну?! А что он сделал?
— Кто?
— Иностранец.
— Он ничего не сделал. Он к Шинкареву в гости приезжал.
— Почему в гости?
И тогда я рассказал, что на «Феррари» приезжал к Шинкареву итальянский коммунист, который во время войны командовал партизанским отрядом.
— Ты-то откуда знаешь? — спросил Глеб.
— Мне Виталька, сын Шинкарева, говорил. Итальянец еще прокатил нас по разику.
— Здорово жали? — Глеб даже дыхание затаил.
— Нет, на обычной скорости. Довез до угла улицы — и назад. Я ему вперед показываю, чтоб еще немного проохал, а он: «Баста! Баста!» Хватит, значит, — и во двор.
— А почему он в гости-то приезжал? — снова спросил Глеб.
— Так они же в одном отряде воевали. У Шинкарем даже итальянская медаль есть. А в отряд он бежал из концлагеря. Лучшим пулеметчиком у партизан был.
— Ух ты! Расскажи, а? — попросил Глеб.
Но я больше ничего не знал.
— Приходи к нам во двор, может, Виталька еще что расскажет.
— А где ты живешь?
Я объяснил.
Глеб кивнул своей лошадиной головой, сказал:
— Я все пол. Про «оперный» двор я слышал.
«Я все понял», — перевел я мысленно. — Во дает!»
— Значит, придешь?… В футбол погоняем…
— Ага, — сказал он.
Возле овощного магазина мы расстались.
Бывает же так: только что познакомишься с человеком, а кажется, что ты знаешь его давно. И тебе легко с ним, и можешь ты с ним о чем угодно разговаривать.
Вот так вот легко мне было сейчас с Глебом. Правда, мы поговорили с ним лишь о машинах, но еще бы немного, и я, пожалуй, смог бы рассказать ему про Таню. Нет, наверное, не смог бы.
Я вспомнил о ней, и уже не шагалось мне легко, будто бы и не было у меня новых сандалий из светло-коричневых ремешков, да и картошка, которую я только что купил, стала вдруг очень тяжелой.
Вечером в нашем дворе только и было слышно про осветителя дядю Васю. Поверить в то, что говорили, было невозможно. Дядя Вася набросился на человека. Дядю Васю забрали в милицию.
На какого человека? За что? Никто не знал. Но говорили, что дядя Вася в отделении. А в нашем дворе зря говорить не любят.
Нужно сказать, что в последнее время жизнь нашего двора перестала меня волновать. Все его обитатели как-то стерлись, стали безликими, неинтересными. Все… кроме Тани.