И оттого, что Юрка не попрощался, в конце концов, не оглянулся, понял Верховодов, как надеялся на него водитель. Все, что зависело от него как от солдата, он сделал. А когда попросил сам…
– Слушай, ну человек ты или нет? – перешагнул через флажки и Верховодов. – Его мать ждет, полторы недели сидит у шлагбаума в пятом “отстойнике”. Что тебе пообещать, какое слово дать?
– Товарищ старший лейтенант…
– Туда и обратно, к рассвету будем здесь, – в голосе солдата Верховодов уловил нотки нерешительности и поэтому больше налегал на свою офицерскую обязательность и гарантии. И вдруг предложил: – Возьми мои документы. Вот удостоверение личности, орденская книжка. Если через два часа не будем, можешь сжечь. На, – Верховодов тут же протянул книжечки.
– Да зачем, что я, так не верю…
– Пойми, не за водкой и не к женщинам едем – к матери, – давил Верховодов. – Документы у нас проверили, груза никакого, так, одни формальности остались, а из-за них… А?
Солдат жалобно посмотрел на него, и старший лей shy;тенант понял, что он внутренне согласился: жалость беззащитна, она не имеет твердости. Теперь важно лишь не спугнуть решение солдата: жалость не только беззащитна, но и пуглива.
– Спасибо, – нашел одно-единственное правильное слово Верховодов. – Спасибо, брат, через два часа мы здесь.
Не дав солдату сказать ни “да”, ни “нет”, Верховодов тем самым в какой-то мере снимал моральную ответственность с дневального.
– Но только чтобы в машине ничего не было, – попросил тот. – И через два часа были здесь.
– Будем. Слово офицера, – заверил еще раз Вер shy;ховодов и побежал к машинам.
Первым стоял “Урал” Горовойха. Да к другой бы Костя и не подошел. Вернее, он подошел бы к “Уралу” Угрюмова, но Петрухина машина сгорела на серпантине, осталась лежать на обочине дороги грудой металла. Петр бы вообще не задал ни одного вопроса – надо, значит, надо. Горовойх же начнет бурчать, выспрашивать; но все равно, его любопытство – это характер, а не признак болтливости. Так что великое это дело – иметь людей, которых можно разбудить среди ночи.
– Сеня, Сень, – потрепал свернувшегося калачиком на сиденье солдата Верховодов. Водитель дрыгнул ногой, больно задел сапогом по руке, и старший лей shy;тенант прижал его ноги: – Сеня, проснись.
Семен не хотел просыпаться, а скорее всего, просто не мог. Он лежал на сиденье, даже не сняв перчаток, даже не подсунув под голову пуховичок, сшитый для этих целей, а сейчас торчащий из-за спинки сиденья. До какой же тогда степени устали его солдаты…
Верховодов зашел с другой стороны кабины, начал поднимать водителя, усаживать его на сиденье. Уцепившись за руль, Семен, не открывая глаз, невнятно спросил: