Однако в случае с зеркалом я вовсе не был убежден, что в нем не скрывается какое-то колдовство. Рассказ о Нарциссе — лишь один из многих других, повествующих о людях, навеки пойманных зеркальным стеклом. Поэтому, когда хозяин подвел меня к зеркалу, я лишь мельком глянул в него.
Вернее, собирался глянуть мельком, как вдруг мое внимание привлекла незнакомая мне фигура.
И я уставился на нее.
А мальчик в зеркале уставился на меня.
Я не узнавал его. С торчащими ушами, огромными глазами и острыми, угловатыми чертами лица, он казался мне одновременно и знакомым, и незнакомым.
Должна быть, хозяин заметил мое волнение.
— Не беспокойся, — сказал он. — Ты находишься в том возрасте, когда человек уже не дитя, но еще и не взрослый.
Детская пухлость сошла на нет, но тебе еще расти и расти.
Это трудный период. Однако я уверен в том, что мужчиной ты заставишь трепетать дамские сердца.
Я сдвинул брови, надеясь, что получилась довольно хмурая гримаса.
Он рассмеялся и потрепал меня по голове.
— Если ты пытаешься казаться отталкивающим, Маттео, то у тебя это не получается. Ты становишься еще интересней, когда гневаешься. Когда ты так сердито сверкаешь глазами, то кажешься опасным. А женщинам это очень по нраву!
Я еще пуще разозлился и резко вырвался из его рук.
— Маттео, — ласково сказал Грациано, — тебе нужно научиться принимать комплименты.
Отбежав в самый дальний угол комнаты, я огрызнулся:
— Не знал, что это был комплимент!
— Все равно! Не нужно ни брыкаться, ни скукоживаться, если услышишь что-то неприятное для тебя, — заметил Фелипе.
— И за кинжал хвататься не нужно, — добавил маэстро.
У меня перехватило дыхание. Неужели он вспомнил тот момент, когда я приставил нож к горлу Паоло?
— Старайся не реагировать на все так эмоционально.
— Но в таком случае придется врать самому себе, — возразил я.
— Человек живет среди других людей, — мягко заметил Грациано.
— Существуют определенные правила поведения, — добавил Фелипе. — Манеры помогают нам общаться друг с другом, даже если понимаешь, что иные из всех этих церемоний довольно глупы и неестественны.
— Тогда тем более необходимо придерживаться своего мнения, — упорствовали. — Истинно то, что ты чувствуешь здесь. — Я положил руку на сердце. — И действовать надо согласно этому.
— Но не лучше было бы, если бы ты управлял своими эмоциями, — возразил маэстро, — а не эмоции — тобой?
— Не будет ли это означать, что они перестанут быть моими эмоциями? — парировал я.
Двое рассмеялись, но сам маэстро воспринял мой вопрос серьезно, что, кстати, бывало нередко.
— Согласен, что это трудно определить, особенно в юности, когда чрезвычайно важно хранить верность самому себе.