Возница ловко выхватил купюры и сунул в карман.
– Да вона, иди по тропке. Только не сворачивай, а то в болото попадешь... Там топь такая – не вырвешься...
Телега развернулась и с шумом покатила обратно. На прощанье гнедая жалобно заржала, и у Черепахина мурашки пробежали между лопаток. Он быстро пошел по утоптанной тропинке.
Среди сосен и высокого кустарника домик Миколы Проховыча практически был незаметен. Если бы Иван не унюхал слабенький дымок, рассеченный специально сложенными над трубой ветками, он вполне мог пройти мимо. Ольховые дрова дают меньше всего дыма, а растительный фильтр помогает его рассеять, что хорошо знали и советские партизаны, и соратники сегодняшнего героя Украины Степана Бандеры. А Проховыч не забыл эти хитрости до сих пор.
«И чего он все прячется? – размышлял Черепахин, направляясь к дому через густой голый кустарник. – За свою бурную националистическую молодость отсидел сполна, даже, пожалуй, с излишком – тогда доверху сыпали, не смотрели, что молодой и в кровавых расправах не участвовал... Так и живи теперь спокойно среди людей!»
– Стой, стреляю!
В глухом лесу такие слова имеют совсем другую цену, чем в городе. А щелчок взводимого курка будто парализовал Ивана. Он остановился, окаменел в тот же миг, даже не завершив шага – застыл с поднятой ногой. Да оказалось, что и руки сами собой взлетели вверх. Так и замер враскоряку.
– Уже стою, дед Микола...
– Во как, имя знаешь! Спецом, значит, ко мне идешь... Кто послал?! Или дружков своих ищешь?!
– Да каких дружков, деда? – взмолился Иван. – Это я, Иван Черепахин, журналист! Помнишь, в газете про тебя прописал?
– Помню, милок, я все помню! И доброе и злое! А ну-ка, вертанись...
Иван осторожно поставил ногу и медленно повернулся. Дед стоял метрах в пяти и целился из крупнокалиберной двустволки, возможно, заряженной серебряными пулями. А скорей – обыкновенной картечью или рублеными гвоздями. Вид он имел вполне бравый – худощавый, подтянутый, морщинистое лицо будто вырублено из дуба, в куртке цвета хаки, галифе, на пружинисто расставленных ногах – блестящие сапоги, на голове – музейная вермахтовская фуражка из шерстяного сукна. И оружие держит очень уверенно, если что – не промажет!
Пауза затягивалась, и Иван почувствовал тяжесть рюкзака. Кто знает, что у него на уме? А вдруг пальнет?!
Но внезапно дубовое лицо смягчилось и расплылось в улыбке.
– Гляди, и правда журналист! А я уже хотел тебя в расход пустить, – дед скрипуче рассмеялся. – Да опусти ты руки, дурко! Пошутил я...
Старик опустил двустволку, постоял несколько секунд, будто чего-то выжидая, потом недоверчиво встряхнул головой.