– Откуда вы выкопали эти жалкие пятнадцать процентов?!
Тучка ударил кулаком по столу, бокал с минеральной водой опрокинулся, покатился и разбился о декоративную плитку.
– Откуда, я вас спрашиваю?!
На шум из-за голубой ели метрах в двадцати от беседки выглянул атлетического сложения парень в строгом черном костюме и с наушником в ухе. Убедившись, что ничего угрожающего охраняемому лицу не происходит, он задвинулся на место.
– В государственной социологической службе. Таковы настоящие данные. Почти настоящие, – уточнил Ганзенко, наклонив голову с ровным пробором, словно сверяясь с бумагами в черной кожаной папке. Он был схож обликом с парнем за елкой – только немного постарше, в плечах поуже да глаза более осмысленные. Потому что Президент использовал не его мускулы, а его мозги.
– Пятнадцать, это с учетом завышающих корректив, реальных возможностей административного ресурса. На самом деле они получили двенадцать процентов. Но побоялись докладывать подлинный результат и раздули его до пятидесяти семи...
– Вот видите! Значит, при желании можно что-то сделать!
Игорь Игоревич Ганзенко – помощник, референт, советник, доверенное лицо – отрицательно качнул головой.
– Извините, Константин Маркович. К сожалению, голосовать будет не социологическая служба, а избиратели. Под пристальным контролем оппозиции и международных наблюдателей. Три процента – это максимум, который можно выжать...
Тучка помолчал.
– А почему вы не боитесь сообщать мне неприятные вещи?
Ганзенко пожал плечами.
– Лет шесть назад вы задали мне вопрос, который требовал неприятного ответа. И я спросил: как отвечать – честно или вежливо? Вы удивились, но сказали: «Честно». И с тех пор я говорю вам правду, а вы позволяете мне это. А когда хотите услышать что-то более приятное, то спрашиваете не у меня...
– Пожалуй, так...
Тучка барабанил пальцами по столу.
– Это очень разумно, – продолжил Ганзенко. – Макиавелли писал, что князь должен выбрать советчика, которому доверяет и только ему предоставить свободу говорить правду. Так нужно, чтобы избежать вреда, который причиняют льстецы и подхалимы...
– Гм...
Столь многозначительным звуком Тучка ограничился. Трудов Макиавелли он не знал – в Высшей партийной школе изучали только классиков марксизма-ленинизма.
Наступила пауза. На дорожке, ведущей от дома, появилась миловидная женщина средних лет в белоснежном переднике и устаревшей белой наколке в гладко зачесанных волосах. На подносе она быстро несла новый бокал и свежую бутылку с нарзаном. В присутствии обслуги разговоры вести не принято.