Смолин прошёл в другую дверь, направо, гостеприимно перед ним распахнутую. В обширной комнате стояли три стола, а на них чего только не было… Глаза разбегались.
— Готовы портсигарчики, — сказал Маэстро совершенно буднично. — Как?
Смолин повертел оба, кивнул:
— Золотые у тебя руки, что тут скажешь…
Один портсигарчик, плоский, нестандартного размера, был украшен припаянной на верхней крышке большой австрийской серебряной медалью «За храбрость» с барельефом кайзера и короля Франца-Иосифа. Второй, тоже серебряный, обычных пропорций, мало чем отличавшихся от современных — довоенным латышским полковым знаком с тремя белыми эмалевыми звёздами, мечом и монограммой…
После того как они вылежались в соответствующих условиях, создавалось полное впечатление, что и медаль, и полковик присутствовали на портсигарах изначально, а не были мастерски присобачены золотыми руками Маэстро две недели назад…
Это были не подделки, а вещички классом повыше — так называемые сборки. И медаль, и знак — подлинные. Австрийская медаль красуется на доподлинном австрийском портсигаре, сработанном венскими ювелирами ещё до Первой мировой, латышский знак — опять-таки на подлиннике лиепайской работы двадцатых годов (снабжённом вдобавок и советской переклеймовкой, «восемьсотсемьдесятпяткой»).
Зачем понадобилось огород городить? Да исключительно затем, что подобные упражнения превращали вещи не в уникумы, но в безусловные раритеты. Если продавать отдельно рядовой, в общем, портсигар и рядовую медаль, получишь значительно меньше, чем можно выручить за комплект. Можно, конечно, установить, что медаль и знак приделаны на портсигары в самые позднейшие времена, но для этого понадобится столь скрупулёзнейшая и дорогая экспертиза, что расходы на неё обойдутся раз в двадцать дороже рыночной стоимости вещичек. И никто на это не пойдёт — речь как-никак идёт самое большее о штуке баксов, а не о многих тысячах. Это вам не работа Челлини всё же — вот её проверяли бы не один месяц, собрав знатоков со всей Европы (ну, там и суммы были бы в игре другие).
А впрочем, если поставить перед Маэстро целевую задачу на Челлини, с соответствующей оплатой, то неизвестно ещё, чем там кончилось бы в Европе. Как и у всякого антиквара, давненько уж теплилась у Смолина мечта обуть хвалёную Европу по-большому, вот только руки всё не доходили за рутинными хлопотами…
— А чернильница как?
— Изволь, — кивнул Маэстро в сторону.
Смолин встал, сделал несколько шагов, присмотрелся. В огромной клетке, засыпанной толстым слоем побуревших, на совесть прокаканных и прописанных опилок, резвились штук с полсотни белых мышей, взрослых и маленьких: одни безмятежно дрыхли, свернувшись клубочком, другие носились взапуски, в одном углу увлечённо дрались, в другом цинично совокуплялись. Посреди этого скопища просматривались знакомые очертания…