Я так и сделал, налил чай себе и матери, устроился поудобнее за столом и начал рассказывать. Не обо всем — все я, конечно, не мог ей сказать, но я знал, что даже если я где-то не договаривал — мать все равно это знала, чувствовала: что-то не сказано, но молчала, понимая, что, раз я умалчиваю о чем-то, значит, так надо.
Я начал с того самого момента, когда мы с матерью расстались — с моих провод в армию.
Я уходил первым из всех моих друзей — так вот получилось. Васька, мой дружок, сломал ногу, и его не призвали, Петька был на полгода моложе меня и ему еще не исполнилось восемнадцати. Так что уходил я первым. На проводы собралась, как и положено, вся деревня — сидели и пили за столом, наверное, целый день, играли на гармошке, плясали. Потихоньку спускался вечер. Я ждал его особенно, не пил вместе со всеми тяжелый дурной самогон — я вообще не любил спиртного. А вечера я ждал, потому что должна была настать минута прощания с Нинкой — так у нас было условлено. Последняя ночка должна была быть нашей. А утром, на заре, тракторист дядя Паша должен был отвезти меня в Тобольск в райвоенкомат, на призывной пункт.
Нинка тоже ждала этой ночи, а пока еще сидела тут, за столом, вместе со всеми, нарядная, яркая, вальяжная. Я знал, что она привязалась ко мне, а, впрочем, и к Петьке тоже. Я даже чуть ревновал ее к Петьке — ведь когда я уеду, она останется с ним, и я уже не буду принимать участия в их любовных усладах. А впрочем, нельзя же Нинку и правда ревновать, не с одним Петькой она останется. Есть и еще мужики на деревне, которые захаживали к ней и в мою бытность, будут захаживать и после.
— Не кручинься, голубок, — бывало говорила мне она, когда на меня нападала минута тоски, — сколько еще девочек тебе ласкать, ты и не вспомнишь меня через год.
А вот поди ж ты — я ее и через десять-то лет не забыл — все стоит у меня перед глазами — молодая и красивая — какой была она в тот вечер на моих проводах.
Темнота уже спускалась на деревню — а конца застолью все не было. Я потерял всякое терпенье — этак они всю ночь, небось, просидят, а мне бы еще с Нинкой пообжиматься. И я, не выдержав, встал из-за стола.
— Ну, мужики, вы еще посидите, а я пойду, разомнусь, что-то ноги затекли. Да и на деревню свою еще взгляну напоследок — чтобы запомнилось.
— И то, — отозвалась мать, — ступай, Тимошка, ступай.
Я выскользнул из-за стола, чуть хмельной, веселый, с каким-то отчаянным задором в башке, следом за мной потянулся Петька.
— Пошли, друг, погуляем напоследок, — позвал меня он, и мы пошли с ним в обнимку по улице. Краем глаза я видел, как Нинка тоже поднялась из-за стола и вышла во двор.