– Ты мое тоже. Оно высохло на обоях и в той и в другой жизни.
– Потому я не ношу с собой твоего сердца. У меня его просто нет. Ты мне его не дарила.
– Теперь подарила.
Я прижала руку к груди и протянула ему ладонь с отпечатком моего сердца, и он мне ее поцеловал. Так Илья поцеловал мое сердце.
* * *
Илья пригласил меня к себе домой. Я заколебалась. Мне не хотелось встречаться с его родственниками. Зачем они мне?
– Что опять случилось? – спросил он.
– Ты один живешь?
– Если хочешь, я приглашу всю свою родню. Что ты как маленькая?
– Один? Да или нет?
– Один, – после паузы произнес Илья. – Теперь ты заявишься с дуэньей по имени Гера?
– Тогда приду, – согласилась я. – Одна.
Он замолчал, я дунула в трубку.
– Я вообще не знаю, чего от тебя ожидать, – наконец сказал он. – Разговаривая с тобой, я хожу по минному полю. И никогда не знаю, где сработает детонатор.
– В смысле? – удивилась я.
– Тебе не понять. Ты с собой не общаешься.
– Тогда не приду, – обиделась я. – Буду учиться общаться с собой.
– Я чувствую себя нормальным, которому хочется пустить пулю в собственный лоб.
– Давай я пущу вместо тебя, – предложила я.
– Валяй, – согласился он. – С недавних пор лоб стал мне не нужен.
Я рассмеялась. У его машины тоже не было лба. Машины похожи на своих хозяев. Я бы тоже выбрала машину без лба. Это точно. Такой золотистый дирижабль на колесиках, цвета «брызги шампанского». С улыбкой от фары до фары.
– Я люблю пирожные со взбитыми сливками, – на прощание сказала я.
Я заплела толстую косу и водрузила ее обручем на лоб, как романскую корону. Сеть моих волос сплелась золотым веретеном и заблестела на солнце. Я посмотрела на зеркальное отражение моих мировых океанов, из них выпрыгнули два улыбающихся дельфина и булькнулись назад, подняв фонтан брызг. Я рассмеялась. В моих глазах жили улыбающиеся дельфины. Не дрессированные, а свободные. Я видела их первый раз в жизни.
Илья открыл мне дверь квартиры, загородив собой вход. Я только сейчас поняла, какой он высокий. Я смотрела на него, он смотрел на меня и не улыбался. Его ямочки у губ были зацементированы темнотой. Во мне задрожал противный, студенистый кисель. У самого горла.
– Нельзя? – мой голос сорвался на шепот.
– Заходи, раз пришла.
Он развернулся боком, пропуская меня. Я вошла, опустив голову. Больше всего мне хотелось уйти. Сейчас же! Всегда знаешь, когда надо уйти. И всегда заходишь. Из-за объявленной истины.
– Пирожных нет. Никаких, – спокойно сказал он. – Я дома их не держу. Не люблю, если помнишь.
Я кивнула, не поднимая головы. Я хотела сдержать слезы, а они уже топили улыбающихся дельфинов.