Дэниел покачал головой.
— День, когда ты покажешься, — нет. Ты не помнишь мою реакцию, когда я тебя увидел?
Он поднял взгляд к небу, как будто сам припоминал.
— Первые несколько секунд я каждый раз воодушевлен. Я забываюсь. А затем вспоминаю.
— Да, — медленно проговорила Люс. — Ты улыбнулся, а потом… так вот почему ты показал мне палец?
Дэниел нахмурился.
— Но если это, как ты говоришь, происходит каждые семнадцать лет, — продолжила она, — ты все же знал, что я приду. В каком-то смысле знал.
— Все довольно запутанно, Люс.
— Я видела тебя в тот день, до того, как ты меня заметил. Ты смеялся о чем-то с Роландом около Августина. Ты смеялся так заливисто, что мне стало завидно. Если ты все знал, Дэниел, если ты настолько умен, что способен предсказать, когда я появлюсь, а когда погибну, и насколько тяжелым это окажется для тебя, как ты мог смеяться? Я тебе не верю, — заключила девочка, и голос ее задрожал. — Я не верю ни единому твоему слову.
Дэниел нежно смахнул слезинку из уголка ее глаза.
— Это чудесный вопрос, Люс. Я восхищен тем, что ты задала его, и сожалею, что не способен объяснить лучше. Я могу сказать только одно: единственный способ выжить в вечности — это умение ценить каждое мгновение. Вот чем я был занят.
— В вечности, — повторила Люс. — Вот еще одна вещь, которую я не понимаю.
— Это не важно. Я больше не могу так смеяться. Как только ты появляешься, я больше не могу думать ни о чем другом.
— Ты несешь чушь, — отрезала девочка, желая уйти, пока не стало слишком темно.
Но история Дэниела была не просто чепухой. Все время, проведенное в Мече и Кресте, Люс отчасти верила, что безумна. Но ее сумасшествие бледнело в сравнении с его.
— Не существует руководства по тому, как объяснять подобные… вещи девушке, которую любишь, — взмолился он, приглаживая ее волосы. — Я делаю, что могу. Я хочу, чтобы ты мне поверила, Люс. Что мне нужно сделать?
— Рассказать другую историю, — с горечью ответила она. — Придумать более здравый повод.
— Ты сама говорила, что тебе кажется, будто мы знакомы. Я пытался отрицать это, сколько мог.
— Мне казалось, что мы откуда-то знакомы, — сбивчиво подтвердила Люс. — Как будто мы встречались в торговом центре, или в летнем лагере, или где-то еще. Не в прошлой жизни.
Она покачала головой.
— Нет… я не могу.
Люс заткнула уши. Дэниел отвел ее руки.
— И все же сердцем ты понимаешь, что это правда. Он стиснул руками ее колени и заглянул в глаза.
— Ты знала это, когда я последовал за тобой на вершину Корковаду в Рио, потому что тебе захотелось взглянуть на статую вблизи. Ты знала это, когда я нес тебя две тяжкие мили к реке Иордан, потому что ты заболела под Иерусалимом. А я советовал тебе не есть финики! Ты знала это, когда, медсестра, ты заботилась обо мне в итальянском госпитале во Вторую мировую, и до того, когда я прятался в твоем петербургском погребе в Кровавое воскресенье. Когда я взобрался на башню твоего замка в Шотландии времен Реформации и танцевал с тобой на версальском балу в честь коронации. Ты оказалась единственной дамой, одетой в черное. Была еще та коммуна художников в Кинтана-Роо и марш протеста в Кейптауне, когда мы оба провели ночь за решеткой. Открытие театра «Глобус» в Лондоне. Мы получили лучшие места во всем зале. И когда мой корабль потерпел крушение у берегов Таити, ты оказалась там, как и в те разы, когда я был каторжником в Мельбурне, и карманником в Ниме восемнадцатого века, и монахом в Тибете. Ты неожиданно появляешься везде и всегда и рано или поздно ощущаешь все, что я только что тебе рассказал. Но ты не позволяешь себе довериться чувствам.