Ада прополоскала рот чистой водой из умывальника и тяжело села. Габриэль, весь облаченный в белое, остался у двери, скрестив руки на груди.
– Я рад, что ты пришла ко мне.
Она резко расхохоталась.
– Я не ищу твоего совета, только не после прошлой ночи. Я пришла узнать, почему ты избил Фернана.
Он моргнул. Ничего больше.
– Его лицо, – сказала она. – Я видела его за дневной трапезой. Кто-то избил его. Я могу только представить, как выглядит его тело.
Габриэль поднял бровь.
– Я ничего об этом не знаю.
– Господь слышит тебя, когда ты лжешь.
– Да. – Он отошел от двери и сел на пол перед кроватью. Чуть наклонив голову, он как будто разглядывал мыски ее сапог. – И видел меня, когда сегодня утром я бил человека.
– Он не заслужил этого, Габриэль.
Он вскинул голову, глаза сузились, весь налет безмятежности улетучился.
– Мы пришли сюда, чтобы удалиться от искушений мира. Он принес отраву и дал тебе ее намеренно. За это он заслужил наказание, которое я наложил на него. И даже больше.
Потрясение и смятение Ады буквально чувствовались на ощупь, и Габриэль не мог спрятаться от ее испытующего взгляда. У него до сих пор все сжималось внутри при воспоминании об окровавленном лице Фернана. И все же еще более древний инстинкт нашел удовлетворение – животное выпустили на свободу, то самое, которое вытащили на свет божий руки его отца.
Понадобилось двое рыцарей, чтобы оттащить его от безжизненного тела Фернана.
– Trecenezago знает о том, что ты сделал? – спросила она.
– Нет, но Пачеко знает. – У него болела голова, то ли от отвращения к себе, то ли из-за того, что отдал наставнику контроль над своей жизнью и даже над самой своей душой. И теперь представители Trecenezago – Совета тринадцати, управлявшего жизнью монахов, – накажут его. – Великий магистр Родригес отсутствует, он объезжает земельные владения ордена. Мой приговор будет вынесен, когда он вернется.
Синие глаза широко распахнулись.
– Что с тобой будет?
– Избиение собрата по ордену даже для послушника ужасное преступление. Наказание будет длиться полгода, и мне придется снять крест, – сказал он, взглянув на пылающее красное пятно на левой стороне груди. – Я буду есть на полу и терпеть порки и одиночество, если не подчинюсь.
Мягкие линии ее рта окаменели. Она тряхнула головой, темные кудри рассыпались по плечам.
– Ты сойдешь с ума.
Рабство было печатью его детства, но он больше не покорится. Пачеко действовал не один – это очевидно.
Свои интриги он плел наверняка по указанию свыше. Против Габриэля действовали темные силы, и он не склонит покорно голову и не оставит Аду одну.