Тихий голос, так непохожий на все, что он когда-либо слышал, медленно проплыл над плато.
– Но тогда я смогу положить конец всему этому.
Непрошеный проблеск сочувствия и еще более сильный гнев подхлестнули его слова.
– Ты ищешь смерти, inglesa? Так вот чего ты жаждешь?
Она отступила на шаг, потом на два.
– Ты знаешь, что мне нужно. Другой выбор – обойтись без этого, и вот этого я не могу. Не могу пройти через это снова.
– Ты трусиха.
– А что ты знаешь о смелости, ты, прячущийся от мира?
Перед его мысленным взором пронеслось видение поля битвы, усеянного телами и убитыми лошадьми. Аларкос. Та опьяняющая победа. В тот долгий день он был храбр, как десять человек, убивая врагов весело и безнаказанно. Его смелость граничила с кровожадностью, лишенная мысли и человечности. Но с какой целью? Он был на стороне победителей, но те, кто пал от его меча, были кастильцы.
Сейчас он был лучше, отрицая эту варварскую часть себя.
– Я ученик, обучающийся смирению. Что должна сделать и ты.
– Я не буду...
Прежде чем Ада успела договорить, он схватил ее за плечо и резко развернул. Их тела соприкоснулись, ее обнаженная спина прижалась к его груди.
– Я уже спрашивал тебя, – прохрипел он. – Теперь я получу этот ответ. Ты хочешь умереть?
– Отпусти меня!
– Покорись, inglesa.
Он потянул ее руку. Ада поморщилась.
– Нет.
Ее кинжал блеснул в солнечных лучах и прорезал его рукав и кожу. Кровь хлынула, красная и быстрая. Напрягшись от боли, он вырвал клинок и швырнул его на землю.
Воспоминание о ее агонизирующем голосе прорвалось в его мозг, сквозь боль и его разочарования. «Я никогда больше не буду пленницей».
Габриэль знал, что такое плен, и от самой мысли о возвращении на службу к его бывшему хозяину у него стыла в жилах кровь. Он бы предпочел умереть. Что бы ни перенесла эта женщина, это привело ее к такому же решению. Смерть лучше, чем плен. И пока Габриэль пытался найти утешение в покорности, она видела в этом только слабость. Еще одна ловушка.
– Ты не хочешь умереть, но ты не можешь жить со страхом. – Он развернул ее к себе. Их глаза встретились через океан гнева. – Вот почему ты сражаешься, не так ли? Вероятнее всего, поэтому ты и научилась драться.
Она кивнула, едва заметно.
– Тогда позволь мне помочь тебе.
Помощь? Так вот как он представляет себе помощь?
Ада злобно смотрела на затылок Габриэля. Он ехал, восседая на своем жеребце, вместе со своими моральными принципами, а она, связанная как преступница, шла позади лошадей. Чем яростнее боролась она с веревками, стягивающими ее запястья, тем сильнее затягивались узлы. Второй, более короткий кусок веревки зашнуровывал спину ее платья. Она была готова поклясться, что его руки дрожали, когда он работал с покорным прилежанием, пытаясь придать ей пристойный вид.