Все ощущения безопасности и неожиданного уюта улетучились. Он защищал ее от доктора, согревал ее, и все это только чтобы выполнить долг.
– Все это похоже на игру, которую ты должен выиграть.
– И я выиграю, ради тебя и ради меня.
– Делай что должен. У меня нет сил бороться с тобой. Не сегодня. – Темная узкая улица угрожала перевернуться. Ее пульс грохотал, как копыта мчащейся галопом лошади. – Куда мы направляемся?
– Ты не должна разговаривать, – сказал он.
– Задавать вопросы, ты хотел сказать. Потому что ты не знаешь самого себя?
–– Я ищу место, где не было бы ни ноющего доктора, ни хрупкой обстановки. С тобой в первую очередь требуется прочность во всем.
Он кивнул на внутренний двор напротив собора. Они проковыляли по узкой улице к одному из скромных домиков, который примыкал к дальней стороне внутреннего дворика. Хотя и пустынный, плохо освещенный участок грубых кирпичных лачуг буквально гудел от невидимой жизни. Ночные места.
– Джейкоб спасает меня из борделя, ты тащишь куда-то нас обоих из-за необходимости не дать мне навредить самой себе, а потом приводишь меня сюда? Вероятность, что я найду опиум, очень высока.
– Я не собираюсь позволять тебе даже пытаться, – сказал он. – Наставник Пачеко дал мне имя женщины, которая может пустить нас на ночлег.
Ада пристально уставилась на него, пытаясь понять странную напряженность в его голосе. Бледная луна и редкие звезды не позволили разглядеть его лицо. Ему явно было не по себе. Рука, которой он обнимал ее, поддерживая, напряглась, и мышцы на животе стали каменными.
– Скажи мне.
Габриэль нахмурился и покачал головой.
– Она... женщина. Она covigera.
Там, где раньше была тошнота, в ее горле поднялся смех. Она наслаждалась этим коротким мгновением его смущения.
– У меня нет ничего, чем может прельститься covigera.
Глаза, ставшие черными от темноты, испытующе смотрели в ее глаза и внимательно скользили по ее лицу. Ада почувствовала, как румянец крадется по ее щекам, следуя по тем местам, где прошел его взгляд, – жар, совершенно отличный от лихорадки.
Его рука все еще обхватывала ее, поддерживая и прижимая. Голосом слишком тихим, чтобы быть услышанным, он прошептал:
–Ты...
– Я – что?
– Ты искушаешь меня.
Она выдохнула. С трудом. Грубая честность этих трех слов прорвалась сквозь ее боль и гнев, всего на мгновение. У нее нет никакого желания сдаваться мужчине, который держит ее узницей. Одного глупого страстного желания было и так больше, чем она могла вынести.
– Но ты же не занимаешься организацией незаконных встреч с замужними женщинами, – сказала она, пытаясь вернуть к жизни свой беспечный смех. – Такая, как я, не стоит ее внимания.