— Примите его, герцог, — сказал Арамис, — примите его.
— Честное слово, я его приму. Мне даже досадно, что я сейчас чуть не отказался… Но на завтра у нас опять назначена встреча, и тогда мы посмотрим.
Оба друга стали прощаться с герцогом.
— Идите, господа, — сказал он им, — идите: вы, наверное, устали с дороги. Бедный король Карл! Впрочем, он сам отчасти виноват, а мы можем утешать себя уверенностью, что Франции не в чем себя упрекнуть, она сделала все, что могла, для его спасения.
— О, что касается этого, — сказал Арамис, — то мы тому свидетели, кардинал Мазарини в особенности…
— Я рад, что вы к нему справедливы. Кардинал, в сущности, совсем неплохой человек, и если бы он не был иностранцем… о, тогда ему все отдавали бы должное. Ах, эта чертова подагра!..
Атос и Арамис вышли из комнаты, но стоны больного преследовали их до самой передней. Было видно, что герцог страдает, как грешник в аду.
Выйдя на улицу, Арамис спросил Атоса:
— Ну, что вы скажете?
— О чем именно? — спросил тот.
— Да о нашем герцоге, черт возьми!
— Друг мой, я думаю то самое, что поется в песне, которую пел наш провожатый, — ответил Атос.
Храбрый герцог наш Бульон
Подагрой нынче удручен.
— А вы заметили, — сказал Арамис, — что по этой причине я ни слова не сказал ему о деле, которое привело нас к нему?
— Вы поступили очень разумно: у него от ваших слов только усилился бы приступ подагры. Едем теперь к Бофору.
И оба друга направились к особняку Вандомов. Пробило десять часов, когда они подъехали к воротам.
Здесь была такая же охрана, как и у дома герцога: вид был такой же воинственный. Во дворе стояли посты и возвышались пирамиды ружей. Часовые расхаживали взад и вперед. Тут же были привязаны оседланные лошади. Атос и Арамис столкнулись в воротах с двумя всадниками, которым пришлось посторониться, чтобы дать им дорогу.
— Ага! Это положительно ночь приятных встреч! — воскликнул Арамис. — Нам очень не повезет, если мы не встретимся завтра; сегодня мы то и дело встречаемся.
— О, что до нашей встречи, сударь, — ответил Шатильон (так как это именно он выезжал вместе с Фламараном из дома герцога Бофора), — то вы можете быть спокойны: раз мы, не ища друг друга, встретились ночью, то, без сомнения, встретимся и днем, если постараемся.
— Очень надеюсь, сударь, — сказал Арамис.
— А я вполне уверен, — сказал герцог.
Фламаран и Шатильон продолжали свой путь, Атос и Арамис спешились. Но не успели они отдать поводья слугам и сбросить с себя плащи, как к ним подошел какой-то человек; он сначала всматривался в них при неверном свете фонаря, висевшего среди двора, потом вдруг вскрикнул от изумления и бросился их обнимать.