— Думаю, достаточно, — махнула Стеблова рукой, и к ней, как по команде, подскочил директор.
— Все, все, мы прекратили, — Мила толкнула увлекшегося Сеню локтем в бок, тот, отскакивая от нападающего объекта, все-таки успел сделать пару снимков хмурой Стебловой.
— Спрашивайте, — разрешила Инга.
— У вас есть любимый мужчина?! — ляпнула Токарева.
Этот вопрос был вычеркнут из списка одобренных, но Мила не собиралась сдаваться, она так на него рассчитывала, а на нее так рассчитывал главред!
Стеблова откинулась на спинку стула и усмехнулась.
— А вы как думаете, голубушка? — презрительно глядя на журналистку, процедила она.
Вероника затаила дыхание, Сеня обиженно засопел, видимо, готовился к тому, что их выкинут за несанкционированное вторжение в личную жизнь звезды. Но Милка все исправила:
— Я думаю, — восторженно воскликнула она с таким придурочно-фанатичным видом, наблюдать который близкой подруге еще не приходилось, — есть! Они падают к вашим ногам, целуют песок, по которому вы ходите, и лишаются силы воли от вашей красоты!
Глаза Стебловой блеснули интересом.
— Да, так и есть, — сказала она.
Милка была готова вскочить и кинуться ее обнимать. Завтра же газета выйдет с убойным анонсом на первой полосе: у Стебловой есть любовник! Кто он — читайте нашу газету!
Даже если звезда не признается, кто он, то слова из первых уст Мила процитирует. Было бы что цитировать, еще немного, еще чуть-чуть. Про молодого блондина она и так знает…
— Хотите, секрет? — продолжила Инга, беря с туалетного столика глиняный флакон кувшиноподобной формы с непонятным цветочным орнаментом и красной ленточкой на горлышке.
Кадык на Сениной шее нервно дернулся, а руки сами полезли к фотоаппарату.
— Это духи единственной женщины-фараона Хатшепсуп, жившей на земле в пятом веке. Благодаря набору изысканных трав у духов одурманивающий эффект, способный лишить любого человека воли. Как раз то, что нужно для соблазнения мужчин.
— Можно, — пробормотала незаметная до этого Ветрова, — понюхать?!
— Дышите воздухом вокруг меня, деточка, — пожала плечами Стеблова и вернула флакон на место.
Вероника среди терпкого цветочного запаха гримерки поймала едва уловимый жаркий, обжигающий аромат африканского солнца и голубых лотосов. Похожие духи из путешествий по Египту обычно привозила мама. Похожие, эти же будоражили воображение, не смотря на то, что розы и лилии в гримерке благоухали сильнее всего на свете. Веронике захотелось выставить отсюда цветы, проветрить комнату, и вдохнуть этот божественный, едва уловимый аромат.
— Очуметь, — прошептала журналистка, провожая флакон обратно жадными глазами.