И мало ему было этого унижения, так еще и его колдовские чары вели себя весьма непредсказуемо; а что до храбрости, так он почти всегда смывался, когда дело пахло дракой.
Поэтому не стоило удивляться, что гильдия горгулий исключила Леве из своих рядов. Они заявили, что он позорит их племя. Никто не встал на его защиту, когда Эвор обратил его в рабство.
Шей взяла беднягу под свое покровительство. Не только потому, что всегда бросалась на защиту любого, кто был слабее ее самой, но и оттого еще, что знала — Эвор придет в бешенство, если лишится «мальчика для битья».
— Дорогуша, я что-то пропустил, и столик провинился, или ты пытаешься преподать ему урок? — поинтересовался Леве. Его низкий голос оживлял мелодичный французский акцент.
С таким голосом среди горгулий лучше не жить.
Шей усмехнулась:
— Представила, что стол — это Эвор.
— Странно. Они вроде не похожи.
— У меня отличное воображение.
— Ага. — Он забавно поиграл кустистой бровью. — В таком случае, почему бы тебе не принять меня за Брэда Питта.
Она опять усмехнулась:
— У меня отличное воображение, но не настолько, горгулья.
— Жаль.
Шей тут же помрачнела:
— Нет, жаль, что это столик, а не Эвор разлетелся на куски.
— Мысль замечательная, но об этом остается лишь мечтать. — Серые глаза медленно сощурились. — Или ты намерена наделать глупостей?
Шей в притворном изумлении широко распахнула глаза:
— Кто? Я?
— Бог мой! — зарычал горгулья. — Так ты собираешься с ним драться!
— Я не могу сражаться с ним. Проклятие связывает меня по рукам и ногам.
— Как будто это тебя остановит. — Леве отшвырнул подушку, его хвост в бешенстве закручивался вокруг копыт. — Ты не можешь его убить. Но не упускаешь случая дать ему под жирный зад.
— Надо же как-то провести время.
— Ага, валяясь часами в агонии! — Он содрогнулся всем телом. — Дорогуша, мне невыносимо видеть тебя в таком состоянии. Не начинай снова! Бессмысленно бороться против судьбы.
Шей скорчила гримасу. Действие проклятия заключалось еще и в том, что любая попытка причинить хозяину вред жестоко каралась. Жуткая боль раздирала ее тело, и она часами корчилась на полу, хватая ртом воздух, или вовсе теряла сознание. В последнее время мука сделалась особенно невыносимой, и Шей боялась, что следующая попытка поиграть с судьбой может стать для нее последней.
— Думаешь, мне надо покориться? Признать поражение?
— Что еще остается? Сколько ни дерись, хоть весь мир переверни, но факт, что мы принадлежим… — Леве почесал подпиленный рог. — Как ты говоришь… со всеми кишками?
— Потрохами.
— Ах да. Со всеми потрохами — принадлежим Эвору. И он может делать с нами все, что захочет.