Аберкромби сидел в углу огромной палатки, в некотором отдалении от кровавого безумия, рядом с другими контужеными пациентами, среди которых был и рядовой Хопкинс, солдат, которого Аберкромби всего два дня назад распорядился привязать к лафету. Они посмотрели друг на друга, но промолчали. Они оба потеряли дар речи.
— Значит, говорить парень не может? — спросил полковник.
— Пока что нет. Немота — довольно распространенный симптом контузии, — ответил врач. — Обычно она быстро проходит, но пока речь не восстановится, нам вряд ли удастся узнать что-то конкретное о его нынешнем психическом состоянии.
— Думаете, он свихнулся?
— Возможно, нет. По-моему, у него просто сильное нервное истощение. В большинстве случаев дело именно в этом, хотя, если честно, я почти ни хрена об этом не знаю. И не один я такой. Раньше армия никогда не занималась такими вопросами. Но ведь в старину битвы длились недолго. Я встречал людей, которые утверждали, что разбираются в контузиях, но они и сами говорят как ненормальные. Поэтому я за нож и иглу с ниткой: от шеи и ниже все проблемы как на виду. В любом случае мы отправим его обратно в Бориваж и посмотрим, что там скажут.
— Дело дрянь, — вздохнул полковник. — Я слышал, он сегодня хорошо отличился, многих ребят довел до проволочных заграждений.
Он грустно посмотрел на Аберкромби и, слегка прихрамывая, пошел к выходу.
— У меня царапина, осколок. Боюсь, домой меня не отправят, — сказал он. — Обидно, отдых бы мне не помешал. Я слышал, шотландских куропаток на болотах в этом сезоне особенно много. Оно и понятно: их не стреляют: там ведь остались одни женщины да священники.
— И еще, полковник, — добавил врач. — Аберкромби написал мне записку. Он хочет, чтобы ему из окопа принесли папку. Кожаную папку с бумагами. Он очень волнуется за нее, кажется, его интересуют только его драгоценные бумаги. Не могли бы вы попросить, чтобы их привезли сюда?
— Что? А, да, да, конечно.
— У парней в его состоянии часто появляются навязчивые идеи, и для всех лучше, если они получают то, что хотят.
— Да. Конечно. Кожаная папка. Бумаги. Будет сделано.
— Спасибо.
— Такого отличного парня, а? — грустно покачал головой полковник. — Чертовски жалко. Наверное, все мы в конце концов выматываемся, верно? Вот черт.
Он повернулся и пошел к выходу, пробираясь между десятью операционными столами, где царил настоящий ад, и ему то и дело приходилось перешагивать через отрезанные руки и ноги.
В тот вечер, когда полковник оставил онемевшего Аберкромби сидеть среди раненых и умирающих, Кингсли забылся тревожным сном на койке тюремной больницы. Прошла почти неделя с тех пор, как он обратился за помощью к ирландскому санитару, но о деле они с тех пор не заговаривали. Кингсли сделал вывод, что с этой стороны помощи ждать не стоит. Более того, он понимал, что потихоньку выздоравливает, и хотя пока переводить его было нельзя, он с тревогой думал, что вскоре наступит день, когда его отправят обратно в камеру, где его ждали только побои, и почти определенно побои смертельные.