В двухсоткилометровом предполье перед линией укреплений старой границы сгорали полки и дивизии, атакуемые с фронта и флангов, попадающие в клещи и вновь вырывающиеся из них, сражающиеся с гораздо более сильным и опытным противником, но страшным напряжением сил не дающие ему вырваться на оперативный простор и значит — выполняющие свою главную и единственную задачу.
Что позволяло до сих пор войскам сдерживать немыслимый напор врага? Прежде всего — эшелонированная, пусть и не в той мере, как планировалось, линия обороны, сильные группировки танковых и механизированных корпусов во втором эшелоне, которыми Берестину удавалось парировать наиболее опасные прорывы и вклинения гитлеровцев. И еще — практически неограниченное количество боеприпасов с выдвинутых в свое время к самой границе окружных складов, которые в прошлой истории в первые же дни войны попали в руки немцев.
По числу же артиллерийских и пулеметных стволов Красная Армия даже в сорок первом году значительно превосходила вермахт.
Вдобавок достаточно надежное воздушное прикрытие. Люфтваффе так и не сумели завоевать превосходства, понесли совершенно неожиданные и немыслимые для них потери, уже к исходу первой недели значительно снизили свою активность и, несмотря на непрерывные жалобы ОКХ самому фюреру, ничего, кроме непосредственной поддержки пехоты и ночных бомбежек прифронтовой полосы, сделать пока не могли.
Да и Геринг вполне резонно не желал в угоду Гальдеру и прочим браухичам, бокам и леебам оставаться перед решающими сражениями без самолетов, а главное — без лучших своих летчиков.
Казалось бы, Новиков имел все основания гордиться достигнутыми под его мудрым руководством успехами. Потери Красной Армии в людях и технике были не сравнимы с потерями в «предыдущей редакции» тех же событий. Стратегическая обстановка на фронтах напоминала ситуацию примерно ноября 1941 года, когда немцы при полном напряжении сил еще могли наступать, но каждый километр оплачивали ценой вдесятеро выше той, чем могли себе позволять. Только происходило все не на окраинах Москвы, а у старой границы.
Однако при всем этом Новиков впервые в жизни испытывал нравственные терзания в духе Достоевского. По поводу цели, которая то ли оправдывает средства, то ли нет. Раньше ему просто не приходилось всерьез о таком задумываться. И очутившись в роли практически единоличного вершителя судеб миллионов людей, поначалу тоже не до конца осознавал, какую принимает на себя тяжесть. Разработанный стратегический план казался ясным и логически оправданным.