А потом, в одночасье, рухнул привычный мир…
Первое, что сделал Зуев, выбравшись наконец-то на поверхность, это пошёл на Откос: он внезапно почувствовал жгучее желание убедиться, что хоть что-то здесь осталось прежним. И реки не обманули его. Для них ничего не изменилось. Воды Волги всё также были тёмно-синими, а воды Оки — мутными, коричневатыми… И так же, как и раньше, они не спешили смешивать их друг с другом…
С тех пор он стал ходить на Откос каждый раз, как поднимался на поверхность…
— Всё как обычно, развалины — разваливаются, а реки — текут.
Обычный вопрос, и обычный ответ. Ритуал, своего рода. Потом он, конечно же, расскажет ей, где был, и что видел в этот раз. Расскажет, как рассказывают сказку маленькому ребёнку: о том, что там так же светит солнце, что небо такое же голубое, что там, где когда-то были клумбы, стали опять появляться цветы… И эта сказка будет обязательно с хорошим концом.
Маша опять уткнулась в книгу. В молчании прошло несколько минут, потом женщина тихо спросила:
— А мне с тобой можно?
Илья от неожиданности поперхнулся и перестал есть.
— Илья, мне с тобой можно? — повторила она. — Наверх.
Зуева как холодным дождём окатило: идиот… Он положительно просто идиот. Нет для неё больше хорошего конца, есть просто ко-нец… Без неба, без солнца, без этих самых несчастных цветов…
— Ты действительно хочешь? — спросил он на всякий случай. — И сил хватит? — про себя он уже решил — не хватит, так на руках понесёт.
— Дойду, — Маша кокетливо поправила волосы, улыбнулась. — Сам же сказал, что хорошо выгляжу.
— Тогда нечего рассиживаться, дел много, а вставать рано.
******
«Утро добрым не бывает». Эта древняя присказка очень точно подходила к сегодняшнему Машиному состоянию. Ночка выдалась ещё та — забыться удалось только к утру. Слава Богу, Илья не видел, как она тут корчилась. Не видел, и не узнает. Уж она-то об этом позаботится! Хотя, заботиться-то, как раз, с каждым днём всё труднее. Зеркало она забросила подальше — любоваться не на что. Но что зеркало? Достаточно соседских взглядов, да шушуканья за спиной. Правда, как раз сегодня рискнула, нашла спрятанный с глаз долой осколок, взглянула на себя, любимую… О, да, что ни говори, а красота — страшная сила…
Хоть и не надеялась увидеть там Василису Прекрасную, но всё равно… Больно уж портрет-то страшненький. Личико с кулачок, носик остренький, волосики торчат… Жуть! Но даже не это главное! «И почему у одуванчика такие толстые щёки и такая тоненькая шейка?». Толстых щёк у неё отродясь не наблюдалось, сейчас — тем более. Сейчас эти толстые щёки с успехом заменяют уши. Огромные, каждое — размером с её теперешнюю физиономию! И то-о-ненькая шейка! Слезам достойно… Никогда и не думала, что она такая лопоухая…Что бы придумать такое, чтоб эти проклятущие уши спрятать? И угораздило же её еще и постричься…