– Что ж за несчастье-то! – запричитала Мари.
Клотильда молчала.
Это была сухощавая, неприметная женщина с грубыми жилистыми руками, похожая на тех прачек, какими их изображают излишне приверженные реализму художники. На ее мышиного цвета волосах плотно сидел накрахмаленный чепец, серое платье было безукоризненно чистым, а на коротком фартуке – ни единой морщинки. Она содержала дом в чистоте и казалась серой феей, неприметно скользящей по коридорам. Благодаря ей Анри выглядел как человек, а не как механик, уже сто лет не вылезающий из мастерской. Это позволяло Жиффару появляться в обществе и даже там никого особо не шокировать.
– Садитесь, – велел Сезар, сам он садиться не стал, а прошелся по кухне туда-сюда. Свет лился из узких окон, от плиты тянуло теплом. День был хороший, солнечный, и лампу не зажигали.
Женщины уселись и смотрели теперь на виконта – Мари с любопытством, а Клотильда равнодушно, как глядит сытая кошка на мельтешащий у нее перед глазами комок пуха. Ловить лень, глаза тоже не закроешь – сразу уснешь, а спать нельзя.
– Я хотел бы снова расспросить вас о том вечере, когда умер Бертран. Клотильда, я не знал, что вы возвращались в особняк. Почему я вас не видел?
– Меня увели полицейские и допрашивали в моей комнате, что было не слишком прилично, зато спокойно, – отвечала экономка. – Я могу лишь повторить вам то, что говорила им. Я уже шла домой, когда вспомнила, что позабыла кошелек, и вернулась.
– Что тогда произошло?
– У меня есть ключ от входной двери, я воспользовалась им, вошла и сразу услышала, как Мари кричит, удивилась, что никто не спешит к ней – значит, подумала я, хозяин, наверное, в мастерской. Я прощалась с ним, когда уходила.
– А дальше?
– Я побежала на кухню и увидела, как Мари склонилась над Бертраном. – Клотильда поморщилась, воспоминания явно не доставляли ей никакой радости. – Я редко пугаюсь, ваша светлость, но тут я испугалась!
– Что вас так впечатлило?
– Так Бертран! Он лежал, так страшно скорчившись, и у него было такое лицо… И еще руки у горла, как будто он пытался вырвать отраву из глотки.
Сезар оценил образность, однако спросил о другом:
– С чего вы решили, что он отравлен?
– Мой сосед, весьма странный тип, отравился мышьяком. Подозревали злой умысел, но потом выяснили, что это он таким образом наложил на себя руки. Он оставил записку, в которой просил никого не винить. – Ее почти правильная речь – речь женщины, долго работавшей в богатом доме – сбилась, и Клотильда закончила по-простому: – Вот черт, подумала тогда я! И Бертран туда же!