Ларкин пристально всматривался в ее лицо.
— Ты вечно куда-то уходишь. У тебя так много маленьких убежищ.
— Я не прячусь. — Блэр выхватила рубашку у него из рук.
— Прячешься. Как только к тебе приближаются, ты ускользаешь в одно из своих укрытий.
— Ладно, зачем ты меня злишь? — Она натянула рубашку. — У нас был секс — отличный секс. Это уже давно назревало, и теперь дело сделано. Мы можем вернуться к своим занятиям.
— Не думаю, что твой мир так отличается от Гилла, — то, что было между нами, не просто секс.
— Послушай, ковбой, если тебе нужны романтические отношения…
Он медленно встал. По выражению его глаз Блэр поняла, что Ларкин снова разозлился. Отлично. Просто великолепно. Они поругаются, и он уйдет.
— Какая уж тут романтика. Я пытался представить, как мы в первый раз будем вместе, но все вышло по-другому, и я нисколько не жалею об этом. А теперь ты пытаешься оттолкнуть меня, ударить — как тогда, кулаком. Знаешь, кулаком было честнее, чем вот так.
— Ты получил то, на что напрашивался.
— Не притворяйся. Ты знаешь, что дело не только в этом.
— А в чем? В чем? У нас все равно нет будущего.
— Ты смотрела в волшебный кристалл Гленны? Ты видела, что будет завтра и послезавтра?
— Я знаю — все это обречено закончиться, еще не начавшись. Киан — не единственный, кого невозможно изменить, Ларкин.
— Ага, вот мы и дошли до главного.
— Просто… — Блэр всплеснула руками и отвернулась. — Давай не будем. Если тебе недостаточно периодических объятий в темноте, поищи кого-нибудь другого.
Ей больно, догадался Ларкин. Не он первый причиняет ей страдания. Только пока непонятно, нужно ли ему извиняться.
— Я не знаю, чего мне достаточно, когда дело касается тебя. — Ларкин поднял с пола свои джинсы, рывком натянул. — Но точно знаю, что ты мне не безразлична. Ты дорога мне.
— Перестань. — Она схватила бутылку с водой со стола и жадно глотнула. — Я тебе даже не нравлюсь.
— Откуда ты взяла? Зачем говорить такие глупые и лживые вещи?
— Похоже, ты забыл, с чего все началось, зачем ты сюда пришел.
— Нет, не забыл, но не понимаю, какое это имеет отношение к моим чувствам.
— Ради всего святого, Ларкин, какие могут быть чувства к человеку, взгляды которого тебе чужды?
Теперь он тщательно подбирал слова. Ларкин понимал, что его сравнивают с Джереми, о котором рассказывала Блэр. О парне, который не смог — или не захотел — принимать и любить ее такой, какая она есть.
— Ты несговорчивая женщина, Блэр. Но и во мне тоже есть упрямство. Собственные взгляды, мысли и — как ты это называешь? — чувствительность. И что с того?