Поднося ко рту чашку с кофе, она чувствовала на себе его пристальный взгляд. Кирстен сомневалась, что сможет долго сдерживаться, и надеялась лишь не сломаться у него на глазах. Она не знала, о чем он думает и что намерен сказать, но была уверена в правильности своего решения, а сейчас только это имело значение.
Лоренс продолжал смотреть на нее молча, почти с изумлением. В мягком мерцающем свете она была невероятно красивой и трогательно беззащитной. Он так хорошо знал ее, что ей не удалось обмануть его своей бравадой. Он знал также, что она не колеблется, рассчитывая, очевидно, на свою внутреннюю силу, которая, может, и даст ей какое-то время продержаться. Но он больше не позволит ей бороться в одиночку. Теперь он будет рядом с ней. Ему очень хотелось сказать Кирстен, что он ее любит и никогда не переставал любить ее. Но как объяснить ей свои поступки, если он сам не понимал их? Зачем он прилагал столько усилий, чтобы изгнать Кирстен из своей жизни, если в ней сосредоточилось все, что он когда-либо желал? Почему он женился на Пиппе, зная, что это разобьет сердце Кирстен? Как мог он под влиянием гнева принимать решения? Лоренс знал, какое горе причинил ей. Он это очень хорошо знал, потому что тоже испытывал боль. Он чуть не уничтожил Кирстен, а, возможно, в какой-то степени и самого себя.
В какой лжи он прожил эти шесть лет и скольким людям причинил зло? И все продолжал и продолжал причинять его Пиппе, Кирстен, Анне… Ему казалось, что он не сможет остановиться. Однако из всех этих людей для него имела значение только Кирстен. Если он кого-нибудь и любил в жизни, то это ее, но из-за позорной неспособности признать свои ошибки и разобраться в своих чувствах именно с ней он поступил хуже всего. Занимаясь с ней любовью в Новом Орлеане, он чувствовал, как возрождается его душа, и, если быть честным с самим собой, ему следовало бы признать, что часть ее жила в нем так же, как и его часть жила в ней. Если бы Пиппа не позвонила ему сразу же после этого и не стала его высмеивать за неспособность признаться самому себе в своих чувствах, он, может быть, вел бы себя иначе. Черт бы его побрал, зачем ему понадобилось доказывать себе, что Пиппа ошибается? Какое значение имело то, что она думает? Ведь самым главным была Кирстен и их любовь, от которой ни ему, ни ей не удастся избавиться.
Ему хотелось теперь не бороться с любовью, а отдаться ей. Ему хотелось обнять Кирстен и почувствовать, как сливаются их души. Ему хотелось ощутить мягкость ее волос, движение ее губ, прижатых к его губам, биение ее сердца, теплоту кожи и снова испытать непостижимую глубину ее любви.