Обе церемонно протянули руки русскому переводчику, Вафа еще больше заулыбалась, потом смущенно опустила глаза.
— Искяндер, ты не смотри, что она так взросло выглядит. — Он взял девушку за руку. — Ей всего 15 лет. Маленькая еще. — Сафват засмеялся, а Вафа совсем смутилась и со словами: «Ну, тебя, папа!» вырвала свою ручонку и стала за спиной у матери.
Глядя на чистенькое и ухоженное семейство комбата, Полещук ощутил дискомфорт: он стоит перед ними в грязном, вонючем от пота хаки и запыленных сапогах, со ссадинами на лице… Несмотря на то, что ему удалось чуть-чуть привести себя в порядок в бригаде, видок был, конечно, еще тот, неподобающий для русского офицера-переводчика.
Полещук повернулся к Сафвату.
— Мне бы помыться, Сафват. Грязный я весь.
— В душ, в душ, мистер Искяндер, — сказала Муна. — Я все там приготовила. — Она мило улыбнулась. — Сафват вас отведет. Оденете его рубашку и штаны, а вашу форму оставите там. Ее постирают.
— Муна, зачем стирать? У меня есть запасной комплект, дай ему! — Сафват подмигнул Полещуку. — Пусть русский лейтенант носит хаки египетского подполковника. Благо мы с ним почти одного роста и комплекции.
Муна кивнула головой, потом вопросительно посмотрела на мужа:
— А грязную овероль[63] куда девать?
— Выбросить, — коротко сказал Сафват. — Искяндер, пошли в душ! Пока будешь мыться, стол накроют. Чаю попьем в семейном кругу.
…Через полчаса, получив наслаждение от воды, ароматного мыла и чистой одежды, умудрившись кое-как перебинтовать растянутый голеностоп, Полещук вернулся в комнату. Но там никого уже не было, и он наугад направился в соседнюю, откуда доносились голоса и звуки музыки.
— Наиман! — едва ли не хором все домочадцы поздравили русского гостя с легким паром, а Сафват, взяв его за локоть, подвел к накрытому столу и усадил рядом с собой.
Алкоголя на столе, к своему удивлению, Полещук не обнаружил. Чай, бутылочки с «Кока-Колой», египетские и европейские пирожные, конфеты, фрукты. Сафват понял удивление Полещука, усмехнулся и произнес по-русски: — Потом, не здесь.
Муна налила в чашку Полещука чаю, положила на тарелочку пирожные.
— Мистер Искяндер, может, вы голодны? Может, подать вам чего-то более существенного?
— Нет, спасибо мадам Муна, — ответил Полещук, хотя от голода сосало под ложечкой. Ему было дико неудобно просить, например, мясо с картошкой, когда все пьют чай с пирожными. — Чай — это прекрасно.
За столом главенствовал тесть Сафвата, седой Али-эффенди. Как большинство пожилых египтян он интересовался, главным образом, политикой, задавал Полещуку вопросы о Хрущеве, Брежневе, позиции Советского Союза в ближневосточном конфликте, ругал американцев и израильского премьера Голду Мейер. Свои реплики в разговор вставлял Камиль, от чего Али-эффенди недовольно качал головой, но не перебивал сына. Сафват больше молчал и курил, прихлебывая из чашки чай. Муна в разговор мужчин не вступала. Только внимательно слушала и бросала на Полещука материнские, как ему казалось, взгляды.