>Москва. Ноябрь 1971 года.
Полещук перешел улицу и, оказавшись на Гоголевском бульваре, оглянулся на серую громадину здания Генерального штаба. Впрочем, это мрачное, сталинских времен, сооружение больше ощущалось, чем виделось с бульвара.
Он поежился от холода, поднял воротник плаща и пошел в сторону станции метро. Дойдя до памятника Гоголю, Полещук остановился, задрал голову и посмотрел на грустный облик писателя, поэтизировавшего Украину с ее удивительными вечерами на хуторе близ Диканьки. «Эх, рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую…» — вспомнил он песню Высоцкого, и мысленно добавил: «военную, хреновую…»
— Стоп, — подумал Полещук, — не такая уж и хреновая эта жизнь. Я молод, я вернулся, руки-ноги целы, голова в порядке, деньги есть, перспективы просматриваются… — Он еще раз бросил взгляд на Гоголя в бронзе и резко провел рукой по черным с курчавинкой волосам, стряхивая дождевую пыль. — Гоголь, Высоцкий… Чего ж так нерадостно?
Нахлынула тоска по тем не столь уж далеким институтским годам: театр на Таганке, куда попали почти случайно — спасибо Лешке Агарышеву, однокурснику, с его отцовскими связями в московском бомонде. Спектакль запомнился плохо, зато потом, за кулисами оттянулись на славу. Там и появился Володя Высоцкий, уже поддатый, с гитарой. И зазвучали его пронзительные песни, включая эту, кажется, про сумасшедший дом. Откуда-то появилось спиртное, пили, чего-то орали…
На душе было скверно. По бульвару по-московски быстрой походкой, поторапливаемые дождем, сновали прохожие с зонтами. На скамейках ни единого человека — холодно и сыро. Полещук вытер носовым платком мокрое лицо, достал из кармана пачку «Мальборо», выковырял из нее сигарету и щелкнул «Ронсоном». Сигарета под дождем зажглась не сразу. «Ну и погодка, — подумал Полещук, — как раз подстать отвратительному настроению. Куда же пойти?»
Он сунул сигареты в карман плаща и нащупал там коробочку с орденом. «Вот и решение, товарищ старший лейтенант, — осенило Полещука, — обмыть бы надо… Без публики, без оваций… А уж потом с батей, как положено, по-офицерски, старый полковник знает толк…» Полещук подошел к урне, швырнул в нее недокуренную сигарету, открыл коробочку и достал орден. Темно-рубиновая эмаль «Красной Звезды» тотчас же покрылась мелкими капельками дождя.
«Орденом откупились! Мерзавцы, мать их!..» — на Полещука вновь нахлынула волна возмущения. Он плюнул под ноги, бросил взгляд на мрачных чугунных львов в основании старинного фонаря возле памятника и решительно направился в сторону ресторана «Прага».
