Он вернулся к шалашу, подошел к Асе и долго смотрел на ее помягчевшие, упавшие за плечи косички, бледненькое личико и в ее глаза, голубые-голубые, как море в тихий яркий день, на берегу которого Ефрем недавно отдыхал. Понял он, что не Ася виновата в том, что они здесь очутились, хотя и в девочке есть какая-то сила особая, непонятная ему, грубому человеку, забарскому хлеборобу-трактористу. Так думал он иногда про свою землю и вот сейчас подумал про Асю…
Оставив Людмилу Петровну с детьми у шалаша, Ефрем и Утяев пошли в разведку.
Дорогой Ефрему все казалось, что вот-вот конец степи. В воздухе он уловил родные запахи, а потом и вовсе подул влажный речной ветерок, сладко пахнущий пойменной травой. Вскоре, однако, впереди ясно обозначились горы.
В небе закружилась стая белохвостых ворон. Погалдели и дальше. Но, пролетев еще немного, с полкилометра, часть ворон вдруг, сложив крылья, камнем попадала вниз.
— Стоп! — скомандовал Ефрем.
Утяев вздохнул:
— Как говорится, швах дело… Горы есть горы. Не одолеть их нам, Ефрем Иванович.
Ефрем заскреб пальцами бороду. Глаза его вдруг заблестели по ястребиному.
— Смотри, директор! Видишь? Воронье проклятое разлетается в три стороны. По трем, как бы сказать, дорогам… А?
Утяев махнул рукой:
— А куда ж им… э-э-э… еще лететь?
— Нет, погоди. Тут дело, видно, особое. Все тут особое… Значит, слушай. Летят одни прямо и камнем падают, вот как мы видели. А еще часть полетела вправо от горы и влево. Понял?
— Нет, не понял.
— Плохо кумекаешь, директор. Это что значит? А вот что. Падалью воронье питается. Иначе чего ему тут летать! А падаль где?..
— Да какая же в пустыне падаль? — испуганно проговорил Утяев. — Животных нет. Как говорится, э-э-э… пусто.
Утяев облизал пересохшие от испуга губы.
— Значит, они нас… того, как говорится, э-э-э… стерегут?
— Стерегут точно. Но ты не трусь, директор. Я куда речь-то клоню? Опять не понял?
— Теперь понял, — вздохнул Утяев. — Есть, значит, еще две дороги…
— Факт!
Утяев оглянулся вокруг, словно бы поискал глазами эти дороги.
— Ну и куда же мы? Вправо или влево?
— Как надумаем. Какая нам разница?.. Хотя, конечно, — Ефрем опять заскреб пальцами бороду. — Вправо — оно как бы понадежнее, влево — порискованней. Так уж повелось. Так что махнем вправо.
— А своим-то как объяснить? Отчего сразу, э-э-э… не пошли?
— Оттого, что одну дорогу знали, а те две не знали. Ясно? — Утяев промолчал. — Понял, спрашиваю, что сказать? — Утяев кивнул головой. — И еще вот тебе какой приказ, директор: про падаль молчок! Женщины и дети народ слабый, сам знаешь. — Утяев вздохнул, будто и он был женщиной. — Ну вот и точка, — заключил Ефрем, — договорились.