На мостик поднялась судовой медик.
— Владимир Михайлович, я очень вас прошу, меняйте людей, что снаружи дежурят, как можно чаще, а то им холодно.
— Там ведь не кисейные барышни стоят, — буркнул капитан.
— Я серьезно говорю, — настаивала Клава. — При таком ветрище и морозе, если потную вахту стоять, организм переохладится даже у такого тюленя, как Машин. Организм может застыть так, что человек помрет, а вы и не заметите.
— Не преувеличиваешь?
— Ни капельки. Вам что, лазарет раньше времени открывать охота? — топнула она валенком.
— Нет, Клава, неохота. Подчиняюсь.
И хотя это резко сокращало матросам время сна, Веронд приказал удвоить вахту, подмену проводить каждый час.
А волны вовсю хозяйничали на судне: помяли фальшборт, разбили парадный трап. Раздался треск, вдребезги разлетелся спасательный плотик. На палубе намерзали тонны льда. Лед превратил кнехты в зеленоватые холмики. Отовсюду свисали огромные сосульки. Они с грохотом обрушивались, но скоро нарастали вновь. Пароход все грузнее переваливался с волны на волну.
Порой пурга ослабевала. Тогда наблюдатели вжимали бинокли в заиндевевшие брови, чтобы не прозевать в белой пене бурун от перископа. И снова налетал сбивающий с ног шквал. Все вокруг закрывала тьма, из которой валили хлопья снега.
Вахтенный помощник, взглянув на хронометр, сказал:
— А во Владивостоке уже сорок третий год пошел. Люди поздравили друг друга. Мои старики, наверное, спать легли. Хорошо им, тепло… А мы по какому времени встретим Новый год? По Гринвичу?
— По московскому, — отозвался капитан. Он совсем забыл, что это новогодняя ночь.
Впервые после выхода из Поноя спустился с мостика. В коридоре, едва освещенном синими лампами, было пустынно. В каютах машинной команды никого. Значит, стармех в пять объявил аврал. Значит, он снова в своей преисподней возится возле гиблых котлов. Зато из каюты кочегаров доносилось какое-то постукивание. Чудом закрепившись в раскачивавшейся, словно маятник, каюте, кочегар Зиновий Лосинов… ладил подошву к ботинку. Капитан усмехнулся: «Этот даже в спасательной шлюпке будет шорничать».
— Которая пара, Зиновий?
— А я не считаю.
— Тебе на вахту скоро, поспал бы.
— А оно, когда руки заняты, спокойнее.
Каюта девушек оказалась пустой. Странно. Делать им в этот момент вроде бы нечего Обнаружил их в столовой экипажа. Девушки прилаживали украшения к. маленькой елочке.
В какой-то точке океана, примерно в шестистах милях от Исландии и в двухстах от Родины, все, кто мог, собрались в столовой. Танцевать в такую качку было невозможно. Серега Зимин на весу держал патефон, чтобы иголка не соскакивала с пластинки. Патефон пел про утомленное солнце, которое прощалось с небом.