«Спасаться!..»
Когда ворота захлопнулись, Ярчук снял черес — пояс с червонцами — и вручил чернецу. Раньше в этом поясе Андрий носил патроны с пулями и порохом — теперь же набил его монетами, аж швы трещали. Таков обычай; да и все равно теперь Андрию черес не пригодится.
Чернец, прихрамывая, повел Андрия через яблоневый сад к старому шпиталю, где запорожцу надлежало провести первые дни, покуда исповедуется и очистится. Шпиталь был построен на кошт сичовиков и предназначен в первую очередь для раненых и увечных запорожцев, которых отправляли сюда подлечиться.
Впрочем, как раз сейчас он почти пустовал. Андрию выделили небольшую комнатку, где он мог наконец-то побыть один. Скинув дорогое платье и переоблачившись в принесенную с собою в мешке повседневную одежду, Ярчук уселся на кровати и закурил люльку.
— Эй! — кашлянули за стеной — и тут же гепнули в нее чем-то увесистым, не иначе кузнечным молотом. — Есть кто живой?
Меньше всего Андрию хотелось сейчас кого-то видеть, и он промолчал.
Молот снова ухнул в стену:
— Та не молчи, я ж знаю, что ты там. Ну не в настроении разговаривать, так и бес с тобою. Только табачком поделись, а то совсем плохо без него, а клятые монахи запрещают — говорят, мол, вредно мне. Ну, ты слышал, чтоб когда козаку — да добрый табак повредил?!
Пришлось идти в гости, угощать болезного. «Еще стену мне развалит своей кувалдой, тогда вообще покоя не будет», — решил Андрий.
Соседа по шпиталю звали Степан Корж.
Он лежал на кровати, грудь его была перевязана, к повязке жадно прильнули рыжие пятна крови. Еще не старый, с мощным телом (особенно впечатляли кулаки, действительно похожие на два молота), Корж тем не менее доживал последние дни. А может, и часы. Человек несведущий этого бы не заметил, но Андрий за свою долгую жизнь научился распознавать присутствие смерти даже тогда, когда Костлявая желала оставаться неузнанной как можно дольше.
— Стрельнули, сучьи дети, — тяжело выдохнул Степан, показывая на грудь. — И попали-таки.
Кто и почему в него стрелял, Корж не уточнил, а Андрий переспрашивать не стал. Вместо этого отсыпал раненому табачку — тот выудил из-под подушки люльку и тут же задымил.
— Ой, гарно! — сказал, затянувшись. — А то эти лекари, чтоб их!..
Перехватив посмурневший взгляд Ярчука, Степан покачал головой:
— То я так, вырвалось. Конечно, они люди добрые, не за что мне их ругать. Да ведь сам видишь, я уже не жилец. Вот и дали б напоследок душу отвести… — Он закашлялся и долго стучал себя по груди кулаком, кривясь от боли и бешено закусив люльку. — От же ж! — проронил отчаянно, — …как бывает!..