— Ноэ, как думаешь, мне стоит сейчас забрать картины из мастерской или же оставить их пока в школе? — складывая вещи в сумки, задумчиво проговорила Танаис. Вынув из бездонного сундука одно из многочисленных платьев, девушка скептически оглядела его и, скомкав, кинула в уже успевшую образоваться на полу кучу, как она выразилась, тряпья.
— Смотри сама, — пожала я плечами. — Думаю, за время твоего отсутствия с ними ничего не случится.
— Наверное, ты права, — оценивающе изучая нижнюю юбку, пробормотала Тана. Хотела послать облако кринолина туда же на пол, но потом неожиданно решила дать юбке второй шанс и запихнула ее в сумку. — Силы Мороса! Я и не думала, что за эти годы у меня накопилось столько вещей! Смотри, помнишь эту маску? — Тана протянула мне бархатное нечто, украшенное стеклярусом и красными перьями. Жуткое зрелище! Но нам тогда нравилось. Мы звонко рассмеялись, вспомнив наш первый бал-маскарад, устроенный в честь окончания пятого курса. Гело тогда не узнал Тану под этой маской и все пытался соблазнить девушку, сыпал комплиментами и признаниями в искренности своих внезапно вспыхнувших чувств. Когда же Тана, смеясь, открыла лицо, де Варрэй тихо выругался и, быстро поклонившись нам, исчез в толпе наряженных учеников.
— А эта кукла, — улыбнулась Танаис, расправляя складки на платье фарфоровой игрушки. — Помнишь, мы…
— Ноэминь! — Из коридора послышался явственный шум шагов. Дверь распахнулась, в комнату ворвалась запыхавшаяся миссис Риган. Позади нее застыл Донатан. Мы присели в реверансе, пораженные столь неожиданным визитом. Директор Кротч здесь! Что же такого могло произойти со времени нашего последнего разговора, раз Донатан лично соизволил подняться к нам в комнату?
— Ноэ… — Миссис Риган запнулась и, затравленно оглянувшись на стоявшего у двери директора, протянула ко мне руки. Я, не понимая, что происходит, позволила себя обнять.
— Что случилось?
— Ноэминь, мне очень жаль, — глухо произнес Донатан. — Леди Медора… она умерла. Мне очень жаль, — повторил он, делая шаг мне навстречу.
— Мама? — Внутри что-то оборвалось, и зияющую пустоту вмиг заполнил океан боли. Я выскользнула из рук преподавателя, упала на кровать и заплакала.
— Ноэ! Родная! Я кинулась в объятия няни, желая в ее руках найти поддержку и тепло. Она с любовью притянула меня к себе, нежно погладила по голове, как когда-то в далеком детстве, и повела в дом. Квенна держалась из последних сил, старалась выглядеть спокойной, но по ее покрасневшим от слез глазам и так все было ясно без слов. Она любила маму больше жизни и слишком тяжело переживала потерю, наверное, как и я. Сейчас няня была единственным близким человеком, кто еще остался у меня в этом мире. Сидя на ступенях лестницы в холле, я просто молчала, устремив равнодушный взгляд вдаль, и при этом не могла ничего разобрать. Слуги, словно тени, бесшумно перемещались по дому, но я не видела их лиц, не слышала их голосов. Слез больше не было. Мне хотелось кричать и биться в истерике, но даже на это не осталось сил. Квенна не решалась говорить. Да и зачем? Что могли изменить ее слова? Пустые звуки не способны выразить тех мук, что испытывала каждая из нас. Она не спрашивала меня ни о чем, а я просто не могла задать этот вопрос: почему умерла мама?