— Бзець! Бзецетва! Бзейцецьи! Црицирас! Цритцитва! Чрицысетмь! Чрицытепять! Цорох! Цорохорас! Цорох тваз! Цорокотхири! Цорок стыри! Сорох мьять! Ссор рок шессть! Ссорок сем! Ссорок восемь! Соррок двять! Пятьдесят!
Он упал; кулак пана Бербелека упал в пятидесятый раз. Сражался вслепую, поскольку это было первым его инстинктом, раз ничего не думал, не осознавал и почти что не жил: только сопротивление. Сопротивление, драка, уничтожение, унижение врага. Тут же к нему вернулись мотивы, намерения и цели, все то, что требует времени на размышления, позволяющее различить то, что раньше и что потом.
Так что, вначале он поднял Сколиоксифос, а затем им ударил, уже не обнаженным кулаком, с которого был сорван весь этхер и шкура, но Мечом Деформы:
— Раз! Два! Три! Четыре!
Теперь вернулось и пространство, вернулось различие того, что бьет и во что бить, резкий и четкий раздел на пана Бербелека и весь остальной мир. Пан Бербелек сек Сколиоксифосом в атомозернистокомковостеногору…
Он отвел взгляд — теперь он был способен отделит зрение от остальных чувств — осмотрелся по сторонам. На его глазах, с каждым мгновением, проявлялись все более известные ему Субстанции — он не задумывался, как такое возможно, ему не казалось подозрительным, как под его взглядом тяжкая Сколиоза конденсировалась в Формы, которые уже был способен указать и назвать: пол, стены, окна, огонь, вода, свет, тень, пепел, шар, трубы, пирамида, пламя, волосы, звезды, крыло, решетка, перпетуум мобиле, трость, веревка, цепь, скульптура, стол, светильник, амфора, трон, шелк, ковриг, кровь.
Кровь текла все более широким потоком, смешивалась с кровью пана Бербелека, теперь он слышал нечто вроде хрипящего дыхания, наполовину звериное, наполовину меканическое, дыхание горячих мехов. В этом ритме вибрировало все помещение, плоскости, пол, на котором стоял и окружающие мозаики света и тени, и сам воздух, жирный аэр, лепящийся к горлу и носу. Это уже конец, рука болела от замахов тяжеленным Сколиоксифосом, тот, чужой, перестал хрипеть, это уже конец. За окном восходит дымящийся Юпитер, я вижу на звездном небе тени икаросов гыппырои, они все ближе и ближе, вновь тот самый момент, когда стою в комнате побежденного кратистоса. Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять. Он глубоко вздохнул, помигал. Культей левой ладони оттерев заливающую глаза кровь, повернул голову, поднял глаза. И споследним ударом кривого лезвия пан Бербелек понял, что за выражение было на лице умирающего адинатоса.
декабрь 2002 — июнь 2003 г.
Перевод: MW — май 2010 г.