Я не знал, что сказать, и наконец произнес нескладное:
— Мне очень жаль…
Я надеюсь, что так оно и есть, говорили мне ее глаза. Затем она снова завернула это маленькое существо, поднесла тельце к перилам и тихо отпустила в воду.
Прошло много времени в гробовой тишине, прежде чем она снова обратилась ко мне. Я видел, ее глаза были сухими-сухими, как мел, такими сухими, что казалось, ей было больно закрывать веки.
— Его звали Кози-Кози. — Она одарила меня взглядом, чья сухость, казалось, могла иссушить вокруг все, на что она смотрела. — Кози-Кози, потому что он был наполовину коричневый и наполовину белый. Он у нас появился еще щенком и с тех пор жил уже пять лет.
Ее последнее заявление стоило часового рассказа:
— Его подарил мне мой отец перед отплытием на Корфу.
— Мне очень жаль, — сказал я снова.
— Я хотела попрощаться с ним в одиночестве, хотела побыть одна. Но вы здесь.
— Мне очень жаль, — сказал я в третий раз, вставая. — Что ж, я уйду.
— Подождите, — позвала она.
Я видел, как она подошла к перилам и задумчиво начала кидать кусочки дерева в воду.
— Да? — поинтересовался я.
— Я была долгое время одна, — сказала она, — и долго думала.
— О чем? — спросил я.
Она озвучивала мои собственные мысли.
— Я вот думала…
— Да?
— Я вот думала, вы действительно имели в виду то, что тогда говорили своему другу, перед тем как рыцари захватили нас?
— Конечно, Хусаин — турок. Это должно быть совершенно понятно сейчас.
— Нет. Я имею в виду… я имею в виду то, что вы говорили обо мне. Обо мне… и о вас…
— О, это, — я покраснел, — это…
Она слышала все.
— Вы ничего не имели в виду? — София покачала медленно головой и хотела уйти.
— Нет! Нет! — выпалил я. — Я имел в виду…
Из этого состояния заикания и стеснения я неожиданно был выведен ее взглядом и обнаружил, что начал читать стихи. Хотя я и чувствовал, что этот душевный порыв был вызван ее взглядом, она тоже, казалось, попала под влияние эмоций. Так мы крутились в диком, неминуемом танце, где время и мир вокруг ничего не значили. Мы общались без помощи слов, только глаза, жесты, а потом и прикосновения имели для нас значение. Это был обычный диалог влюбленных, как определили бы наше состояние лишенные чувств люди.
Через какое-то время — время, которое показалось нам бесконечным и в то же время быстротечным, — мы медленно вышли из этого круговорота. Будучи живыми существами, мы должны были вернуться к реальности или умереть. Земной воздух был слишком разреженным для меня, и я задыхался, когда целовал ей руку на прощание, осыпая поцелуями ее пальцы, ладони и запястья.