После березовой жидкой приболотицы начались сосны, толщиной в две руки, сосен становилось больше и больше, хотя и березы не исчезли совсем. В конце концов установилось некоторое равновесие победителей и побежденных, я шел целый час, и все было одно и то же, на десяток сосен одна береза, явно угнетенная, большей частью от сосны отвертывается, склоняя свою крону в сторону. Господствующее население на это не обращает, конечно, внимания. Растительный покров внизу в полном хаосе борьбы, кочки то осиновые, то моховые, поросшие клюквой, то папоротники, то хвощи, то раковые шейки и ночные красавицы, то водяные растения и очень характерны отдельные, там и тут стоящие между деревьями, тростинки. Там, где совершилась осушительная победа господствующего населения сосны и мха, ходить можно довольно хорошо, но где торчат осоковые кочки, налитые водой, — очень утомительно. Вот почему выбираться из такого леса только по компасу, не считаясь с тропами, почти невозможно.
Глушь сильно давит. Даже собака бежит много тише и далеко не отходит. Охотник Павел Кручихин, браконьерствуя, перевел здесь лисиц и куниц. Зато благодаря этому развелось много глухарей. А глухари в свою очередь привлекли браконьеров-охотников из интеллигенции, в заказнике охотятся служащие в лесничестве, ветер<инарный> врач и другие, они же приманивают браконьеров из Москвы.
16 Июля. (11-й урок).
<На полях> Журавли. Жизнь человека дороже всего.
Вечер был вчера строгий, желтый, прохладный и тихий. Утро раннее солнечное, тоже прохладное. На пойме что-то сверкнуло в кустах, — я подумал, косят, это сверкнула коса. Потом еще раз сверкнуло, еще, и вдруг оттуда раздался дружный крик журавлей. В то время я зашел по дороге вперед, и мне стало видно то, что сверкало через редкие кусты: это мокрые от росы журавли ходили на пойме и сверкали своей росою на солнце. Тут я начал собаку натаскивать, а журавли улетели. Пришли докашивать пойму, расставились, косят, я собаку учу. Трудно косить болото, нелегко и собаку натаскивать.
Возле прудика сорвались только два старика бекаса и один молодой. Два раза я давал Нерли найти его в траве, и оба раза она зашивалась до бесчувствия, а бекасенок вылетал случайно, как-то из-под ноги на ее поворотах. Я понял окончательно, что очень вредно, во всяком случае, бесполезно натаскивать собаку по бекасам в траве. Что же делать, неужели дожидаться, пока скосят болотную траву? Я вспомнил одного егеря, который говорил мне, что иногда приходится дать на чай пастуху, чтобы он в подходящем месте прогонял стадо. После того на эти размятые скотом кочки, на грязные копытницы высыпают бекасы. Вот бы найти такое размятое скотом болото с обкусанной травой. Я спросил встречного крестьянина с косой, и вот оказалось, что я хожу не по Журавлихе, как думал, а по Рудачихе, а Журавлиха дальше к озеру, и там по Журавлихе ежедневный прогон скота. Это оказалось очень недалеко, в том месте, где плесом зарастающего озера Полубарского прибавляется пойма впадающей невидимо в него речки (Журавлиха). По гати, устроенной для перехода скота, я перебрался на Захаров Остров, покрытый кочками, между которыми трава была скусана и местами все растоптано в грязь. Вокруг острова пойма с зелеными плесами.