Покинув капитанский мостик, я принял душ и пошел потолковать с Гиацинтом. Он ждал меня в очаровательной гостиной, отделанной фигурными панелями из тикового дерева и меблированной в колониальном стиле, что на судне смотрится странновато.
Гиацинт говорил по телефону, а меня жестом попросил присесть и угоститься чем-нибудь из блюд, расставленных на большом столе. Я ограничился чашкой кофе и несколькими бисквитами.
Немного погодя он с мрачным видом положил трубку.
— Проблемы? Я думал, мы со всем разделались.
— Ваши бы слова да Богу в уши, доттор Лафет.
— Я же просил вас не называть меня так. Ну, что еще стряслось?
— Марко Да Альмейда. Ваш фальшивый грек.
Я осушил первую чашку кофе и, закурив сигарету, налил себе еще одну.
— Да кто он, этот тип?
Гиацинт достал из шкафа пластмассовую коробочку и, отодвинув в сторонку блюда с кушаньями, поставил ее передо мной. Она была до отказа набита щипчиками, пинцетами, шильцами, напильниками и прочим инструментом. Сначала я не понял, что мне делать со всем этим, но Гиацинт, встретив мой вопросительный взгляд, приподнял тряпицу, под которой обнаружилось похищенное нами распятие.
— А, понятно. Однако вы не ответили на мой вопрос, — буркнул я, отодвигая прочь свой кофе: мне не терпелось приняться за работу.
Тогда он сел со мной рядом и стал объяснять, что этот Да Альмейда был из тех, кого в преступной среде зовут браконьерами. На их языке это слово обозначает того, кто ворует на раскопках. Этакий псевдоискатель приключений, продающий свои услуги, как и свои находки, любому, кто хорошо заплатит, зачастую и весьма известным коллекционерам или богатейшим из бизнесменов.
— Вроде Гелиоса?
— Нет. Гелиос никогда не стал бы иметь дело с подобным типом. Чего не скажешь о многих персонах его… гм… породы, если позволительно так выразиться. Мы с этим Да Альмейдой часто сталкивались по разным поводам, и все со скрежетом, я уж думал, что благополучно избавился от него четыре года назад, в Рио.
Я осторожно просунул шпатель из тех, какими орудуют скульпторы, туда, где анк прилегал к кресту, и он тут же отскочил. Те, кто соорудил из этих двух предметов распятие, не слишком усердствовали. Клей, использованный как фиксатор, оставлял желать много лучшего.
Анк был настолько легким, что стало очевидно — он полый. И следовательно, хрупкий. Я пристроил на правый глаз лупу, с какой обычно работают ювелиры, и стал вглядываться уже профессионально. Там, куда нанесли клей, металл, прикрытый тончайшей пленкой позолоты, нисколько не пострадал. Ни малейшего следа ржавчины. Любопытно.