– Нет, братец, я с тобой стреляться не буду, потому что, право, не за что, а вот если угодно Александру Ивановичу, то я к его услугам.
Тогда Шереметев вызвал Завадовского.
Люди, хорошо знающие натуру Якубовича, говорили, что дуэль хороша была для него уже тем, что позволяла самочинно распоряжаться своей и чужой жизнью, а эти опасные игры он любил больше всего на свете. Позднее, примкнув к декабристам, приведя полки на Сенатскую площадь и отказываясь от всех попыток мирных переговоров между правительством и бунтовщиками, Якубович подтвердит эту свою позицию. Играя своей и чужой жизнью, он ощущал себя этаким Денницею, бросающим вызов мирозданию. Именно неуступчивость Якубовича «завела» Шереметева, еще больше ожесточила его – и окончательно погубила.
Как говорят знатоки, романтический бретер нарушал одну из главных заповедей тогда неписаного, а позже ясно сформулированного дуэльного кодекса: «Дуэль недопустима как средство для удовлетворения тщеславия, фанфаронства, возможности хвастовства, стремления к приключениям вообще, любви к сильным ощущениям, наконец, как предмет своего рода рискованного, азартного спорта».
Для истинного человека чести, в первую очередь – человека дворянского авангарда, дуэль была делом величайшей серьезности и значимости…
А впрочем, кто знает, может статься, Якубович именно так ее и воспринимал… да и не в нем, строго говоря, дело!
Шереметев в конце концов вызвал Завадовского, Якубович должен был стреляться с Грибоедовым.
Того же дня, 9 ноября 1817 года, в 4 часа дня Шереметев с Якубовичем приехал к Завадовскому и потребовал от него тот же час драться насмерть. Если у графа и несколько испортилось настроение при виде бывшего друга, у которого он переманил любовницу, то он виду не подал. В конце концов, Дуня к Шереметеву воротилась, так о чем же может быть разговор?! Ну, разговор тем не менее продолжался, Шереметев требовал стреляться. Завадовский, делая хорошую мину при плохой игре, просил дать два часа срока, для того чтобы пообедать, и тогда Якубович решил отложить дуэль до 10 ноября. На другой день в 9-м часу утра Шереметев и Якубович приехали снова к Завадовскому для переговоров о дуэли, причем Шереметев, как и накануне, говорил, что поединок должен быть смертельным.
Правда, потом, на следствии, Якубович опровергал показания Завадовского о суровых условиях дуэли и о клятве Шереметева, но эти показания были подтверждены гвардейской артиллерии подпоручиком бароном Строгановым, бывшим в то время у Завадовского. Завадовский старался успокоить Шереметева и отклонить его от дуэли: ну что за ссоры между близкими людьми, что такое актерка, да бери ты ее себе, мне она и даром не нужна – etc., потом просил, между прочим, у него картеля, то есть письменного вызова. Но все усилия были напрасны, и барон Строганов также не смог убедить Шереметева в бесцельности поединка.