— Извини! Я не хотела! Это рефлекс.
Растянувшись на полу, Иван прикрыл глаза, стараясь расслабиться. Боль постепенно отпускала, и, наконец, физические страдания сравнялись с муками попранного достоинства. Его только что накаутировала женщина, в которой и пятидесяти килограммов не было. Когда она сказала, что ее выкинули в реку, он вскипел от ярости, и мышцы его напряглись, будто ему предстояло ее спасать. А теперь это бедное, беззащитное создание швыряет его, как тряпичную куклу.
Стефани приложила к его лбу мокрое полотенце.
— С тобой все в порядке? Ты ничего не повредил?
— Тебя это беспокоит?
— Конечно, беспокоит.
— Надо же, — он понял, что надулся, и рассмеялся. Иван не страдал болезненным самолюбием. Теперь, когда боль почти утихла, он стал воспринимать ситуацию с юмором.
— Бывало, ребенком я сбивал колени, тогда мама целовала больное место, и боль проходила.
Стефани шлепнула его полотенцем. Он медленно встал и повернулся к девушке спиной.
— На твоем месте надо бы поторопиться с переодеванием, пока я в себя не пришел.
Она выполнила его указание с живостью молодого солдата.
— Я одета, — произнесла она, натягивая носки.
Он подал ей чашку горячего кофе и терпеливо смотрел, как она его пила. Потом забрал пустую чашку и начал вытирать полотенцем ее волосы, пока они не стали почти сухими и торчащими во все стороны. Он стоял совсем близко к ней и испытывал удивлявшую его самого нежность. Она будила в нем чувства, не соответствующие данной ситуации. Между тем, так, по крайней мере, казалось ему, меж ними установилась та близость, которая никогда не возникала у него с другими женщинами. И эта близость рождала желание, пугавшее его своей безумной неудержимостью. Он старался подавить его с помощью невинного флирта и наигранной легкости, но не представлял, как долго сможет сдерживать себя. Если он не будет очень, очень осторожным, то потеряет контроль над собой, и это выдаст его с головой.
Он подбросил в печку несколько поленьев, чтобы поддержать огонь, и рад был видеть, как оттенки жизни заиграли на ее лице. Ему не надо было позволять ей плавать, но он был зачарован видом ее фигуры, скользящей в темной воде, подобно лоснящемуся дикому животному. Он, в общем-то, подозревал, что под оранжевым балахоном и яркими красными носками скрыто красивое тело, но недооценил силы его чар.
У Стефани было ощущение, что она вся горит с головы до пят. У нее никогда не было такого купания при луне, у нее никогда не было мужчины, который бы заботился о ней вплоть до вытирания головы. «Нет, это не вожделение, — думала она с радостью. — Я нравлюсь ему. И он нравится мне». Она потянулась за своим кофе и взглянула на пироги, возвышавшиеся на стойке. Затем пересчитала их дважды.